Детство на окраине (Воронкова) - страница 48
— Пойдемте к нам в сени! — позвала Соня уже далеко не так охотно, как тогда, когда вызывала девочку.
Все молча пошли за ней. Вот так богатая, вот так в шелковом платье! Гостья словно обидела их, оказавшись совсем не такой, как они ожидали. Но раз позвали — надо играть.
Молча поднялись по деревянной лестнице с балясинами. В сенях было большое квадратное мелко застекленное окно, стоял стол, табуретки. У стены ютилась деревянная, сколоченная из досок кровать — Сонин отец спал здесь, когда в комнате было жарко.
Но поднялись в сени — и не знали, что делать и как играть. Лизка и Оля шептались. Тонька молча таращила глаза на большую куклу. А Соня увидела валявшийся на полу свой маленький черный мячик, подняла его и начала бросать об стенку. Чужая девочка, Зоя, не знала, что ей делать. Она стояла и растерянно глядела на всех, прижимая к себе куклу.
Оля, пошептавшись с Лизкой, вдруг сказала:
— Давайте прогоним ее!
И всем это понравилось. Девчонка чужая и совсем нехорошая, одета еще хуже, чем они, и пускай идет на свой подтягинский двор, и вовсе они не хотят с ней играть.
— Зойка, уходи от нас! — сказала Оля, уставив на чужую девочку свои дерзкие круглые немигающие глаза.
Зоя вся как-то съежилась и поникла. Она тотчас повернулась и пошла из сеней. Соня видела, как она испуганно взглянула на них, лицо ее стало еще бледнее, маленькие губы сжались. Зоя торопливо спускалась по лестнице, а девчонки глядели на нее сверху и кричали:
— Уходи отсюда! Подумаешь, какая у нее кукла — вся чумазая! А у самой — платок рваный, вон сколько дырок!
Девочка ушла, не оглянувшись, не подняв глаз. А Соня смотрела сверху на круглые дырки ее платка и старалась кричать всех громче:
— Уходи из наших сеней!
Девочка ушла, но всем почему-то было нехорошо. Не знали, что делать дальше. Потом вспомнили, что можно поиграть в мячик, и побежали во двор. В сенях никак нельзя играть — живо в окно попадешь!
Дома, когда Соня вернулась со двора, шел какой-то крупный разговор. Мама молча, с обиженным видом, цедила молоко.
— Ну вот еще, надулась теперь, — говорил отец. Он только что пришел из коровника и сидел в кухне на сундуке в своем холщовом фартуке с нагрудником. Он никогда не снимал этого фартука, только на пасху да на рождество расставался с ним, но тогда отцу казалось, что он не совсем одет и чувствовал себя очень неловко. — Подумаешь — Палисандрова ей не поклонилась!
— Какая беда! — усмехнулась Анна Ивановна, которая мыла руки у раковины. — Три к носу, Никоновна, есть на что обижаться!