— Нет, — выдыхаю я. — Не помню.
— Полагаю, тебя должен встревожить тот факт, что ее отец планирует опубликовать ее историю в своей газете, — продолжает Люсьен. Я перестаю дышать. Это скандал, от которого я никогда не отмоюсь. Я потрясен, что моя мать просто не отрубила мне голову, когда увидела меня в вестибюле.
— Так зачем ты здесь? — спрашиваю я, разгибаясь. — Посыпать соль на рану?
Рот Люсьена искривляется в победоносной улыбке. — О нет, Гарнет, — говорит он. — Я здесь, чтобы помочь тебе. При очень большом, очень важном условии.
Представить не могу, чего он от меня хочет, и как я могу ему отказать. — И какое оно?
Люсьен подносит свой тонкий палец к губам. Затем он снимает что-то со связки ключей на поясе. Выглядит, как небольшая серебряная вилка. Он стучит ей по столу между нами, и она поднимается в воздух, слегка вибрируя.
— Что это? — спрашиваю я.
— Кое-что, что поможет нам быть не подслушанными, — говорит он, будто это все объясняет.
— Слушай меня внимательно. Я поговорил с твоей матерью и убедил ее, что скандал никогда не дойдет до газет и даже до любопытных ушей из Банка. Циан никогда больше не заговорит с тобой, как и ее отец.
— Как ты это проделал? — Мне противно, что я так впечатлен.
— Это не важно. Я успокоил твою мать, и она предложила мне весьма порядочную сумму денег в качестве… благодарственного подарка. — Выражение лица Люсьена говорит мне о том, что деньги моей матери — последняя вещь, которая заботит его.
Мать всегда говорит, что самые опасные из людей — это те, кого нельзя купить. Я снова на грани.
— Что же, спасибо, — говорю я. — От нас обоих.
— Мне не нужны твои благодарности, — говорит Люсьен. — Мне нужна твоя помощь.
— Моя помощь? В чем?
— Твоя мать недавно приобрела суррогата. Я хочу, чтобы ты за ней присматривал, пока она под этой крышей.
Я недоуменно смотрю на него. Он мог попросить о чем угодно, вообще обо всем, а он хочет, чтобы я смотрел за суррогатом?
— Зачем? — тупо спрашиваю я.
— Мне нужно знать о ней. Ты будешь следовать за ней и докладывать мне. Когда она видится с доктором, как с ней обращается твоя мать, позволяют ли ей выходить на улицу, сколько свободы ей предоставлено, кто назначен ей в слуги. — Он хмурится. — Полагаю, это будет Аннабель.
— Но Аннабель — моя слуга, — говорю я, не подумав. То есть формально меня должны обслуживать лакеи, но Аннабель и я знаем друг друга с детства — я помню, когда она родилась, какая маленькая и тихая она была. А потом ее вырвало на мой новый костюм, когда Кора в первый раз дала мне ее подержать. Она знает, что я люблю есть, носить, и она знает, что меня не нужно будить до девяти.