И Нинка, успокоив свою совесть, стала честно ждать назначенного ей самой срока».
Выслушав сообщение агентессы, Гурин испытал сомнение:
«Если Земцов сказал Нинке правду, то это мог быть только Буров, на связи у которого состоял старший из братьев. Неужели из жадности на кровавое дело с уголовниками подрядился? Но доказательств его вины нет. Единственный шанс изобличить предателя это обнаружить у него золото и деньги убитого врача. Впрочем, не мне решать, как поступать с полученной от Нинки информацией».
И сыщик отправился к начальнику уголовного розыска Петрову. Тот, докладу сыщика не обрадовался:
— Брось, Гурин, верить пустым бабским сплетням. Не мог наш сотрудник милиции встать на преступный путь. Буров, конечно, не сахар, но и он со своей жадностью на такое смертоубийство не пошел бы. Я ясно выражаюсь? Надеюсь, у тебя хватит ума при оформлении агентурного сообщения ограничиться упоминанием о возможности убийства семьи врача лишь братьями Земцовыми. А об участии нашего сыщика умолчи. И, вообще, без весомых доказательств ко мне в будущем с подобными небылицами не приходи. Все, иди и работай!
Вернувшись к себе в кабинет, Гурин призадумался:
«Петров просто не хочет выносить сор из избы и подставляться. Если вскроется факт участия в массовом убийстве подчиненного ему сотрудника, то он слетит со своей должности за отсутствие контроля. Но и я забыть о полученной информации не могу. Надо придумать для Бурова хитрую ловушку».
Еще не зная, как поступить в дальнейшем, Гурин вышел в коридор. Навстречу ему шел озабоченный Буров, с перевязанным белой тряпкой указательным пальцем. Увидев направление взгляда Гурина, небрежно пояснил:
— Вчера резал селедку на закуску и порезался. Пустяки.
— Ничего, до свадьбы заживет.
С трудом выдавив стандартное утешение, Гурин, возле лестничной площадки оглянулся. Заметив, как Буров поспешно вошел в туалет, Гурин, повинуясь сыскному инстинкту, поспешил следом. Едва войдя в узкое полутемное помещение с умывальником и кабинками, он увидел Бурова, который снял повязку и старательно намыливал куском мыла палец с надетым на него массивным золотым перстнем. На миг смутившись, Буров счел нужным объяснить:
— Про вчерашний порез я наврал. Наткнулся вчера в комоде на колечко, привезенное мной с фронта. Решил примерить. Да не рассчитал размера. Поправился я в мирное время. С силой в кольцо палец протиснул, а он распух. А теперь не могу избавиться от проклятого фашистского орла. А носить перед людьми эту гадость стыдно. Ты не поможешь?
Гурин, молча кивнул, взбил побольше мыла и, не обращая внимание на стоны и ругательства Бурова, сумел стянуть перстень с пальца. Буров облегченно вздохнул: