– Да… да…
Бен бросился к телефону и поднял трубку. От волнения сбросил звонок отца. Этот, из клиники, был сейчас важнее.
– Я слушаю, я слушаю, – ответил он. Одновременно с надеждой и страхом, потому что из больницы могли звонить только по двум причинам.
Хорошо или плохо.
Черное или белое.
Проснулась или…
Бен оставил в реанимации номер стационарного телефона на случай, если до него не смогут дозвониться на сотовый.
Сестра тяжело выдохнула, словно собираясь с духом, потом сказала:
– Мне очень жаль, господин Рюман. Но состояние вашей дочери резко ухудш…
Бен бросил трубку и побежал к двери.
Чувственные впечатления, которые должна пережить девятнадцатилетняя девушка:
– звон в ушах после того, как протанцевала всю ночь в клубе;
– покалывание иглы, когда мастер в барселонском тату-салоне делает ей и лучшей подруге одинаковые безвкусные татуировки в знак вечной дружбы;
– ощущение, что заболеваешь, но все равно наслаждаешься каждой секундой под дождем, держа свою большую любовь за руку.
Ощущения, которые не должна знать девятнадцатилетняя девушка:
– спазматические подергивания вследствие повышенного внутричерепного давления;
– мокрые простыни между ногами, когда во время приступа судорог вырывается катетер;
– необратимая остановка дыхания.
Бен видел прямую линию. Слышал синусоидальный звук монитора сердечного ритма. Тщетно ждал, что помпа аппарата для искусственного дыхания поднимется и опустится. Все это в мыслях.
Каждый шаг, все один и восемь километра от Максштрассе до Миттельаллее клиники «Вирхов».
Для тренированного человека смешная дистанция. Для того, кого в этот день уже побили и за кем гналась уличная банда, – серьезное испытание.
Но Бен справился.
Он бежал. Бежал и бежал вниз по Зеештрассе, быстрее, чем когда-либо в жизни. Не обращая внимания на светофоры, велосипедистов или пешеходов. Не задаваясь вопросом, следит ли за ним или даже гонится часть той анонимной массы, которая объединилась против него. Невидимая и тем не менее смертельно опасная, как радиоактивные отходы, с дикой скоростью распространявшаяся в Сети.
Больше всего он переживал, что прибежит в пустую палату.
Распахнет стеклянные двери, взлетит по лестнице и целую вечность будет ждать перед запертым входом в реанимацию, пока кто-нибудь не отреагирует на его звонок.
Уставший врач, низкооплачиваемая медсестра встретят его молча, с грустным видом, и пропустят в палату, откуда они уже выкатили кровать Джул, потому что она нужна была кому-то другому.
Тому, кто еще был жив.
– Что с ней? – спросил Бен, но это была не медсестра и не врач, а посетитель, который пришел к другому больному, вероятно, увидел тень Бена за матовой стеклянной дверью реанимации и открыл ему.