— Вот тут ты ошибаешься, логика тебя подводит. Если бы дело обстояло так, правительства давно приняли бы меры. Но они как раз делали очень мало…
— Правительства плывут по течению цивилизации, не они правят ею, но она — ими. И сломать ее им не под силу, ее надо медленно, медленно гнуть. Но это надо было начинать намного раньше, а сейчас уже поздно. Сейчас ее начали ломать снизу. И наше, армии, дело — лишь позаботиться о том, чтобы это не стоило большой крови и невосполнимых потерь. Это — единственное, что мы сейчас себе позволяем: следить, чтобы игра велась по определенным правилам. Те, кто руководит процессом, понимают это, а те, кто пытается нарушить… Вот только сегодня утром мы отобрали и привезли целую машину стрелкового оружия: пришлось разоружить два чересчур лихих отряда. Иными словами, мы не против того, чтобы перевести поезд на другой путь, но не желаем, чтобы его пустили под откос. Мы как бы стоим над схваткой — пока нет никакого законного правительства, да и когда оно возникнет, мы признаем его лишь на определенных условиях и гарантиях — и сегодняшние руководители это прекрасно понимают. Итак, мы ни на одной стороне; если же я, предположим, дам тебе связь, получится, что мы приняли какую-то из сторон…
— Ничего подобного: я — это мировая пресса, я тоже ни на чьей стороне.
— Возможно — ты лично. Но те, для кого предназначена твоя информация — как они воспримут ее?
— Брось, брось, полковник, не в этом дело, не считай меня таким уж дураком. Скажи откровенно: ты не хочешь, чтобы внешний мир знал подробности о происходящем — чтобы они не успели там, у себя, принять меры. Значит — в глубине души ты все же на стороне этих?
— Я на стороне жизни. А ты?
— Я тоже. В частности — я за то, чтобы сохранить жизнь тем ученым и техникам, которые находятся сейчас в Черном Кристалле, в Центре. Если ты не хочешь дать мне связь…
— Совершенно исключено.
— …то хотя бы пошли войска, чтобы защитить Центр, его людей от самосуда.
— То есть откровенно выступить на их стороне? Нет, милый друг, ни в коем случае.
— Послушай. Но ведь новое правительство, судя по тому, что знаю я — да и ты, наверное, тоже — ни в коем случае не будет демократическим…
— А меня это не очень шокирует. Армии легче жить с правительством не совершенно демократическим, потому, может быть, что сама она совершенно демократической организацией никогда не будет — не может быть по сути своей.
— Значит — пусть гибнут люди? Но ведь это даже не ваши подданные, полковник! И если те державы, чьими гражданами эти ученые являются, захотят обеспечить их безопасность — так это называется в наши времена… — долго ли сможет твоя армия противостоять рейнджерам? И что от нее потом останется?