Анна написала множество писем – родне, императору и конечно палатину Венгрии Дьёрдю Турзо. Просила защиты, помощи, получила обещание разыскать ее пропавших близких, на том и успокоилась. И взялась подбирать себе новую семью.
Самые жестокие, злобные гайдуки. Самые жадные, хитрые, развратные фрейлины. Сегодня клан Батори насчитывал всего шесть лидерков, но они стоили сотни смертных.
Ничего, думала Анна. Теперь, когда она все устроила в Чахтице наилучшим образом, можно отправляться в путешествие. А там и подобрать людей для обращения.
Легенды же о Кровавой графине пусть множатся, обрастают жуткими подробностями, живут веками. Анна сама запустила несколько красивых, хорошо продуманных слухов – один из них был о том, что Эржебета вовсе не умерла, а сбежала, вместо нее же убили ее кузину.
Пусть гадине не будет покоя даже после смерти, пусть треплет ее имя людская молва.
К тому же, из этого можно будет извлечь пользу. Клан долго придется растить, укреплять. Сейчас пусть он существует в тайне. А вот лет через двадцать, когда Анна Зриньи умрет от старости, настанет время Эржебеты Батори. Пусть Кровавая графиня, имя которой к тому времени станет символом ужаса, выйдет из могилы и покажет, на что способна.
Замок Биче, ноябрь 1614 года от Рождества Христова
Дьёрдь залпом осушил кубок. Слуга, не дожидаясь ни приказа, ни жеста, наполнил его снова. Челядь уже привыкла к запою, который длился более двух месяцев. Все это время Турзо не интересовался делами семьи, не встречался с друзьями, не исполнял обязанности палатина. Он просто тихо, люто напивался. Падал – когда в кровать, когда и под стол – спал, а проснувшись, требовал еще вина.
А сегодня он пил с самого утра, но к обеду так и не опьянел. Вина нужно было особенно много. Сегодня хоронили женщину, которую он убил. Гордую, прекрасную. Женщину, которую оболгали при жизни, и продолжали лгать о ней после смерти, не давая покоя ни душе, ни телу ее. Женщину, которая стала жертвой множества интриг и чужой алчности.
Ее предали все. И ты тоже.
Так пей, Дьёрдь. Заливай вину вином. Больше пей. Может, тогда забудешь, как при живом муже, друге твоем, предлагал ей блуд. Как рвал на ней платье после похорон Ференца. Как потом в черном плаще пробирался в комнату ее дочери. Как арестовывал Эржебету. Как сына у нее отнял. Как судил, пытал и приговорил верных ее слуг. Как потом, когда увозили ее из твоего замка в заточение, ты отвернулся от ее взгляда…
Почему-то именно это сильнее всего терзало душу, сильнее даже, чем сделанное потом. Воспоминание о ее взгляде – таком беспомощном, потерянном. Она искала тогда поддержки, хоть немного. А он отвернулся…