— Что вы так стучите, молодой человек? Пожар?
Услышав его сбивчивый рассказ, он сразу стал серьезным, сна как не бывало.
— Пожалуйста, подождите. Я буду готов через минуту.
И в самом деле — скоро он вышел, собранный и бодрый, держа в руках свой потертый докторский чемоданчик.
— Идемте. Да не волнуйтесь вы так, все обойдется наилучшим образом.
И верно. Через несколько часов, когда серый осенний день лениво подползал к полудню, все было кончено. Конни лежала в постели, улыбаясь страдальческой, но такой светлой улыбкой, а доктор протягивал ему туго спеленутый кулек, из которого чуть выглядывало красное сморщенное личико. Словно сквозь вату Александр слышал его голос:
— Девочка. И красавица, доложу я вам!
Настенька действительно казалась им с Конни существом неземной красоты. Девочка была тихая, ласковая, почти не плакала, только смотрела вокруг своими огромными синими глазищами, как будто хотела рассмотреть и понять тот странный мир, в котором вдруг очутилась.
А теперь она лежит у него на руках, такая слабенькая, горячая, и тонкие льняные волосики на макушке слиплись от пота… Александр прижимал ее к себе, словно пытаясь влить часть собственной жизненной энергии в тающее от жара тельце, и плакал.
При ней — не стыдно.
А в это время Конни шла через Сухаревку. Прекрасная башня высилась над грандиозным рынком. Кажется, здесь жила еще Древняя Русь с ее слепцами, певшими заунывные песни, с нищими, юродивыми… Матерщина перебивалась причитаниями, древняя божба — разговорами о «керенках», о буржуях, большевиках, о том, что скоро голод будет, и о том, что французы уже высадились в Одессе. Кого тут только не было: и дезертиры, и толстущие бабы из окрестных деревень, враз оказавшиеся безработными экономки, гувернантки и приживалки, степенные чиновницы, воры-рецидивисты… Все это шумело, чертыхалось, покрикивало, притопывало — огромное, шевелящееся человеческое море.
День выдался неудачный. В обмен на старую, еще мамину соболью горжетку с ленточкой никто не дал ей ни капли молока. Конни чувствовала, как под сердце подкатывает отчаяние. Не может она сегодня вернуться ни с чем, никак не может! Там Настенька… Конни чувствовала себя страшно виноватой перед ребенком после того, как у нее пропало молоко. Ну что с того, что ее качает от голода, что по ночам на улицах стреляют и она нервно вздрагивает на каждый шорох? Девочка-то здесь совершенно ни при чем! Ей — надо жить…
Наконец Конни решилась. Она стащила с пальца кольцо с синим камнем, что Саша ей подарил когда-то, и шагнула к первому попавшемуся торговцу: