Официант склонился, чтобы говорить с ними по-приятельски. От него исходил запах морозной сосновой смолы.
– Если товарищу Моревне интересно, я и сам работал над одним маленьким колдовством, которое ей может понравиться. Пустячок, ничего особенного, – промурлыкал он, прежде чем Марья успела что-либо сказать. – Но, если вам понравится, может, вы могли бы замолвить словечко Царю?
– Я… я вряд ли смогу оценить. Мне совсем ничего не известно о волшебных делах.
– Марья, – прошептала Лебедева, – ты же знаешь, как это делается. Мы же с тобой все записывали, когда были в Москве.
– Да, но в Москве такие кафе устраивают для литераторов.
Лебедева и официант выглядели озадаченными, смущенные тем, что их поймали на незнании, но в то же время и обрадованными, что могут получить информацию из первых рук.
– Для писателей, – подсказала Марья.
Разговаривать с обитателями Буяна – все равно что ходить по тонкому льду, – они могли быть сколь угодно обходительными в разговоре, но в любой момент Марья неожиданно могла провалиться в полынью совершенно чуждых представлений, изумленная тем, чего еще они могут не знать.
– Романисты, поэты, драматурги.
Лебедева затянулась сигаретой, которая, похоже, не уменьшалась, хотя пепла с нее сыпалось что снегу.
– О, как это очаровательно звучит! Они что, вроде чародеев?
– Нет, нет, они рассказывают истории. Я имела в виду – записывают, – Марья схватилась за чашку с чаем, чтобы выиграть минутку для раздумий.
Буяниты отличались неутолимой жаждой до информации о мире людей, и все, что Марья им рассказывала, тут же становилось безумно модным, распространялось со скоростью слухов. Ей следовало быть осторожной.
– Драматурги описывают истории, в которых играют другие люди. Они запоминают историю и притворяются, что они героини или злодеи в этой истории. Поэты пишут в рифму, как в песнях. – Марья внезапно усмехнулась. Она прикрыла глаза и начала читать наизусть. Слова возвращались к ней, как старые добрые друзья:
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою-ягой
Идет, бредет сама собой;
Там царь Кощей над златом чахнет…
Официант засунул салфетку под мышку и бурно зааплодировал. Лебедева тоже хлопнула в ладоши.
– О, превосходно! Это про нас! Как приятно, что нас знают!
Ободрившись, Марья продолжала:
– Романист пишет как бы длинную историю, в которой… множество историй поменьше, и еще мотивы, символы. Иногда эти истории происходили на самом деле, а иногда и нет.
Официант наморщил свой прелестный носик:
– Зачем рассказывать истории, которых на самом деле не происходило? Вот поэзия – это конкретно, честно, не пустые фантазии, а отчет с проверенными сведениями.