Государственная же библиотека передается в сохранение Академии, блюстителям и учителям.
Если какой-либо иностранец или русский будет обвинен в хуле на православную веру, он отдается на суд блюстителям и учителям. Если обвинение подтвердится, то его надо сжечь. Также сжигать надо всех, кто перешел из православия в другую веру.
Того, кто перешел из католицизма в лютеранство, надо сослать в ссылку.
Еще раз согласимся с С. М. Соловьевым: Федором Алексеевичем «наука призывается с практическою целию: разница в том, что при Федоре она призывается на служение Церкви, а при Петре — на служение государству».
Пожалуй, надо отметить еще одно важнейшее обстоятельство — Академии придаются не только функции государственного ведомства, блюдущего «идеологическую чистоту» подданных московского царя, но и инквизиционного трибунала. Наивные люди искренне считают, что для Православной церкви совершенно несвойственна инквизиция и что костры с еретиками полыхали исключительно в Европе. Увы, но это далеко не так. И примеров крутой расправы с «еретиками» на Руси можно найти немало, вплоть до сожжения живых людей. И примеров использования государством вполне инквизиторских методов тоже куда больше, чем хотелось бы.
В случае же с Академией, задуманной Федором в кругу придворных интеллектуалов, просто не знаешь, к худу или к добру то, что осталась она на бумаге и не была воплощена на практике. С одной стороны, реальная возможность получить образование всякому, кто хочет этого достаточно сильно, — за 60 лет до Ломоносова! Очень легко могло сложиться так, что институт блюстителей так и не развился бы настолько, чтобы чиновники могли реально следить за каждым «подозрительным» и «вольнодумным», — скажем, не хватило бы денег на все сразу и царь начал бы развивать именно учебное заведение. Или не удалось бы найти блюстителей достаточно рьяных и злобных. Или изменилась бы позиция самой Церкви…
В общем, есть много механизмов, при действии которых Академия превратилась бы в самый обычный европейский университет, не хуже и не лучше иноземных.
Но возможен и другой поворот событий: царь делает выбор не в пользу учителей, а в пользу блюстителей. Или Церковь тут же использует возможность еще сильнее подчинить себе общество. Или постепенно «линия блюстителей» государственного инквизиционного трибунала, «министерства любви» XVII века, считается все более важной, и пусть даже развивается университет — он болтается ненужным привеском возле государственного ведомства, и его главная функция — поставлять образованных и оттого особенно рафинированных блюстителей.