Острога описала в воздухе полукруг и ударила древком в землю.
А затем Вивальди начал расти.
О нет, это вовсе не значит, что он вдруг раздулся в неуклюжего гиганта, как это умеют делать мастера-колдуны, освоившие базовое заклятье «Пространственной конвертации». Просто в голове у следователя повернулась некая умственная линза, и вдруг стало ясно, что мир вокруг на самом деле очень маленький – не больше чем те пейзажи из цветных камушков, что заключают в стеклянные шары с игрушечными блестками «снега», а Вивальди – очень большой. Настолько большой, что весь местный универсум по сравнению с ним не больше бильярдного шара.
Вот только Арчибальд, к тому времени уже полностью превратившийся в воронку абсолютной тьмы, он него не отставал.
Они встали друг напротив друга: темнота и шторм, размахнулись и ударили. Ударили так, что мир – и этот, очередной, куда менее очевидный его слой – не выдержал вновь, разлетевшись на куски.
Фигаро почувствовал, что падает.
***
Падать было скучно.
Как говорил личный шут его превосходительства рейхсканцлера Гейгера III, «…шутка, сказанная дважды, превращается в навоз». Фигаро мог бы полностью согласится с всемирно известным комиком, бардом, астрономом и философом, который даже после смерти не расстался со своим колпаком с бубенцами – падать ему уже осточертело.
На сей раз он рушился в глубокий темный колодец бескачественного пространства, над которым вспыхивали зарницы и грохотали громы отдаленного сражения – там бились два псионика. Но сюда, до следователя долетали лишь отголоски, чему он был безмерно рад. Фигаро чувствовал себя глубоководной рыбой: пройдись по равнине океана самое страшное цунами – он бы его не заметил.
Зато падать было комфортно. Дна у колодца, судя по всему, не было, что следователя также вполне устраивало. Можно было расслабиться и ни о чем не думать, позволив силе притяжения или тому, что заменяло ее в этом, вне всякого сомнения, временном мире, тащить свое сознание в бездну с действительно большой буквы «Б», что Фигаро, не без удовольствия, и проделывал.
«Фигаро!»
Голос, казалось, раздавался со всех сторон сразу, будто на стенах колодца, в который рушился следователь, вдруг появились колдовские усилители от самурайского «Дома Трех Звезд». Говорил, конечно же, Вивальди – следователь сразу узнал его голос, несмотря на то, что здесь псионик, разумеется, просто думал, не открывая рта.
Следователь притворился, будто не слышит.
«ФИГАРО!!!»
На этот раз сила зова была такой, что у следователя заболела голова. А как только она заболела, то сразу стало ясно, что она, эта самая голова, у него имеется. Как, в общем, и остальное тело тоже, поскольку голове нужно из чего-то торчать. А обладая телом спокойно падать куда-либо уже было нельзя: дремучий инстинкт заставлял мышцы сжиматься в страхе перед скорым ударом – того, что удара не будет, телу было не объяснить.