Пакет с молоком и маленькая баночка шоколадной пасты, одиноко стоящие на столе, и выпавшие продукты из набитого до отказа холодильника в моих руках… Не знаю отчего, но в какой-то момент я просто поняла, что по моей щеке скользит слеза. Все это уже слишком… Замешательство сменилось злостью. Злиться было привычно и просто. По крайней мере проще, чем пытаться понять свои взбунтовавшиеся эмоции. Стерев влажный след и взяв себя в руки, запихала все обратно. Даже молоко и пасту. Вот так. Захлопнула дверцу, услышала тихий треск. Из холодильника на пол потекло молоко…
…Дохлый полусъеденный гоби…
– Все. Мы готовы, – сообщила мама от входной двери.
– Уже иду. – Я все еще вытирала внушительную лужу молока. Отжала тряпку и запихала ее под холодильник. Дверцу открывать не стала, не была уверена, что это не станет причиной еще большего хаоса.
Заглянула в ванную, вымыла руки и причесалась. На большее не было ни времени, ни сил.
– Ну, выходим? – перекидывая сумку через плечо, я подтолкнула малышей в сторону уже открытой двери.
Мама взяла за руку улыбающихся Кэти и Поля. Мы с довольным Ифой замыкали процессию. Пока спускались в лифте, дети наперебой спорили о том, кто из них лучше плавает. Хотя, кроме как в тазике, нигде до этого не купались. И вообще таких крупных объемов воды, вроде бассейна, ни разу не видели.
– У тебя сегодня занятия во сколько начинаются? – мама поправила выбившийся из пучка локон волос и изо всех сил старалась выглядеть как можно беззаботнее. Но я видела, что ее что-то сильно беспокоит, даже догадывалась что. И объяснить бы, но что тут скажешь? И я просто ответила на вопрос:
– С одиннадцати. И вернусь под утро. Часов в шесть.
Камэла нахмурилась и попыталась вразумить свое недалекое чадо:
– Матильда, не стоит себя так выматывать. Ничего хорошего из этого не получится.
– Мамуль, не волнуйся. Пока так.
– Может, все же расскажешь? – легко потянув меня за рукав платья и заглянув в глаза, с надеждой в голосе спросила Камэла.
– Мам, ну правда, все хорошо. Ничего страшного я не задумала.
– Хочется верить, – убрав руку, отозвалась женщина.
– Мам, а дядя Дар придет? – Невинный вопрос краснощекого радостного Поля заставил меня напряженно замереть.
– Прости, кто? – не поняв, переспросила я.
– Дядя Дар! – ответил мне нестройный хор из тонких голосов карапузов.
– Это им господин Дарклай сказал себя так называть. Правда, он просто назвался Дар, дядя – это уже их инициатива.
Я растерянно посмотрела на улыбающихся и щипающих друг друга малышей, в том числе и на взъерошенного Поля, который уже успел позабыть свой вопрос и включился в озорную игру с братом и сестренкой.