— Ведь вам же выдавали ссуду от земства?— спрашивали мы.— Стало-быть, хлеб у вас был?
— Выдавали,—апатично говорит больная. И затем, после некотораго молчанія, как бы про себя, замечает:—„не хватало".
— Капуста, картошка у вас были?—снова спрашивали мы.
Больная отрицательно качает головой.
— Ничего у нас не было... Хлеб да водица одна...
— Муж твой хозяйствует?
Она снова отрицательно покачала головой.
— Отчего же так?—спрашивали мы.
— Нечем взяться.
— Где же он?
— В работники пошел.
— Стало-быть, и не сеялся нынешній год?
— Нет, — односложно и уныло отвечает больная.
Переходим к другой больной. Тот же ужасный рот, те же распухшія десны, то же зловоніе, те же кровоподтеки по телу.
— Посеялись? — спрашиваем мы, желая сразу определить экономическое положеніе больной и степень ея нужды.
— Третій год пошел, как не сеемся.
— Отчего же так?
— Силушки нет.
— Скот-то есть какой-нибудь?
— Была одна коровушка, — в прошлом году проели... Свиньи были,—ноне проели...
— Где же твой муж?
— К барину пошел овец пасти.
В этом приблизительно роде были ответы и других больных. Таким образом, для нас было вполне ясно, что и здесь цынга больше всего захватила самый слабый в экономическом отношеніи слой населенія — безлошадный, отбившійся от земли крестьянскій пролетаріат.
Слой этот совсем не так мал, как многіе привыкли думать, притом же он во многих местах Самарской губерніи (да и одной ли Самарской?) постепенно растет, увеличиваясь из года в год; но особенно значительное и быстрое увеличеніе его замечается в годы полных неурожаев и голодовок. Памятный Россіи 1892-й год сослужил в этом отношеніи особенно печальную службу, обездолив целую массу крестьянства и обратив в бездомовых пролетаріев - батраков огромное количество крестьян средняго достатка.
Без сомненія, те же самыя последствія повлечет за собою и только-что пережитая голодовка 1898 — 99 года. Уже и теперь >4) вполне точно установлено, что в некоторых волостях Самарской губерніи встречаются села, в которых число безлошадных дворов доходит до 43 — 44 процентов, а число
дворов, не имеющих никакого скота — ни овцы, ни свиньи,—доходит до 28—39 процентов.
Мой спутник обращается к фельдшерице с разспросами относительно состава пищи, которую дают больным, и о том, есть ли у них аппетит к еде.
— Сначала довольно долгое время цынготные больные не могут ничего есть,—отвечает фельдшерица. — Затем постепенно, понемногу начинают привыкать к пище, но при этом очень часто заболевают сильными разстройствами желудка.