Следопыт взмахом руки остановил замахнувшихся было палачей.
— Идите отдыхать, — жестко приказал он. — Утром мы снимаем лагерь. И пришлите себе замену.
Истязатели торопливо выскочили на улицу, а следопыт вытащил из сапога мой нож и скользнул ко мне.
— Теперь Сократор меня не поймет. А мне это совсем не нравится. Клянусь Всеблагим, ты мне за это ответишь!
Он поддел застежки моей рубашки на животе и неторопливо повел остро отточенное лезвие к шее. Ветер открывающегося полога шатра заставил трепетать пламя факелов — вошел новый палач. Но чужак и не думал отвлекаться. Нож легко взрезал кожу на моей груди. Черта за чертой — кровь тонкими струйками сбегала мне на штаны.
Наконец, он положил ладонь на мою изрезанную грудь, резко придавил и провернул руку. Чудовищная, неудержимая, словно лавина, волна боли третий раз за ночь вышвырнула мое сознание из покинутого богами мира.
Очнулся от жажды. Купола провощенной ткани надо мной уже не было, и ласковое весеннее солнце вовсю жарило исходящую паром землю. Влажный ветер от леса силился помочь, да только ничего у него не выходило.
Рук я уже не чувствовал. Губы окончательно слиплись, и при малейшей попытке их раздвинуть голову простреливало болью. На груди — сплошная корка запекшейся крови… И пахло от меня так, словно ночь провел в выгребной яме, а не в шатре командира посольской охраны.
От лагеря остались лишь вкопанные жерди — опоры для палаток да черные пятна кострищ. Дружинники седлали лошадей.
— Воды, — собрав остатки сил, зажмурившись от вспышки в глазах, выкрикнул я.
Некоторые проходили совсем рядом, косились на меня, и ни один не потянулся за флягой.
— Воды!
Один их прохожих хмыкнул, подошел и, секунду повозившись с гульфиком, помочился мне на сапоги.
— На тебе водицы, заморыш, — с совершенно счастливой мордой, выдохнул он мне в лицо. — Смотри не захлебнись.
Часть охранников уже сидела на лошадях. Слуги складывали мешки с припасами на телеги. Отряд готовился выступать.
На невысокой, необычайно лохматой лошадке подъехал следопыт. Долго смотрел на меня, прикрывшись от солнца. Потом вытащил наполненный жидкостью кожаный мешок из седельной сумки и сунул горлышко мне между губ. В рот полилась слегка подсоленная студеная вода.
— Ты случайно не родственник ростокскому князю? — щурясь, спросил лесовик, убирая бурдюк на место.
— Нет, — дергать головой было больно. Пришлось говорить.
— Жаль.
Коняшка вяло обмахивалась длинным неопрятным хвостом от первых проснувшихся мух и переступала с ноги на ногу. Следопыт выпрямился в седле и, сложив руки на груди, смотрел куда-то вдаль, над головами суетящихся слуг.