На стоянке их дожидались полицейские с дубинками, наручниками, в шлемах для действий в условиях массовых беспорядков. Бартоломе протолкнулся сквозь них. Один из полицейских поднял визор — это была резервистка, которая регистрировала Парка.
— Куда вы его ведете?
Бартоломе шагнул по лестнице вниз, ведя Парка перед собой.
— Подальше от вас.
— Куда? Мне нужно занести в протокол.
— Вам какая разница? Я вам освободил одно место в камере.
Резервистка помахала Парку.
— Наверное, здорово, когда есть фея-крестная, сволочь.
Задняя дверь фургона открылась, и полицейские стали вытаскивать арестованных, размахивали дубинками, когда те выходили, ударами заставляли лечь на землю и надевали наручники.
Бартоломе отпер серебряный «эксплорер», посадил Парка на пассажирское сиденье и захлопнул дверь, потом обошел машину и сам сел за руль.
— Ты просто невероятный придурок.
Он завел двигатель и тронулся со своего парковочного места, поднялся по съезду, свернул, чтобы пропустить еще один въезжающий фургон, и выехал на улицу.
Приближался вечер, сердитое красное солнце на небе клонилось к закату. Поднимались столбы дыма, словно колонны, на которые опиралась низкая бурая крыша.
Бартоломе объехал горящую кучу брошенного мусора на Сотелле и посмотрел вверх, где боевой вертолет, зависший над номером 405, открыл огонь по кому-то, кто находился внизу.
— Долгий был день.
Пули вонзились в бензиновый бак на эстакаде, и огненный шар опалил воздух.
Парк дотронулся до полоски белой кожи там, где должны были быть отцовские часы.
— В каком смысле вы мне сказали: «У тебя же семья».
Бартоломе направил «эксплорер» на аллею, проходившую вдоль задней части Сотелла.
— В таком, что тебе есть что терять.
От первого разряда электрошокера я в судорогах упал на колени; от второго потерял сознание. Время от времени я на миг приходил в себя, уверенный, что не контролирую ни мочевой пузырь, ни кишечник, мою грудь рассекла боль, острая, словно бритва, которой разрезали мою одежду, чтобы снять ее с меня, смутные очертания тел у меня в гостиной, резкий приступ тошноты, когда я понял, что они двигают мою мебель, несколько провалов в беспамятство, длящееся несколько секунд или часов, укол иглы в руку и яростный прилив ослепительной ясности, которая прихлынула по моим венам прямо в сердце и затем в мозг.
Прошло некоторое время. Небо снова потускнело. Я лежал голый у себя на диване, руки за спиной, натянутая проволока проходит от запястий до петли у меня на шее, ноги вывернуты наружу, щиколотки привязаны к низкому столику, в этом положении им легко добраться до моих гениталий, а я не смогу инстинктивно сдвинуть ноги, когда они применят паяльник.