Парк подумал о Кейджере.
— Он похож на очень умного человека.
Старший нахмурился.
— Так и есть, так и есть. Он очень умен. Ум просто зашкаливает, если тесты на интеллект хоть что-то значат. Но он рассеянный. И не из тех, кого зовут душой компании. Неспособен управлять предприятием подобного масштаба. Он не смог бы применить все свои способности к такой задаче, потому что ему было бы слишком неудобно в отношениях с людьми. У этого парня, я вам говорю, больше природных задатков, чистого таланта, чем любой отец мог бы надеяться увидеть в сыне, но только он не может применить их ни к чему полезному. Бизнес, как я понимаю, — это не для всех, и я смог; а он может писать картины. То есть выразительные, мощные образы. Поэтому если бы он занялся живописью, я был бы «за» обеими руками. Сын-художник? Да я бы гордился безумно. Но даже в искусстве он просто… — Старик провел рукой по воздуху. — Его отнесло в сторону. Он потерял фокус, интерес. Такая энергия. Потенциал. Единственное, в чем он когда-то задерживался, — это чертовы игры. Эта единственная чертова игра. Он… Он теперь строит жизнь вокруг этой игры. Так что я, ведь я же его отец, я хочу его понять, делить с ним то, что он любит, поддерживать его, принимать его всерьез. И я честно был горд, когда он появился и сам по себе, просто наблюдая за рынком, за последствиями пика добычи нефти, краха кредитной системы, эрозии инфраструктуры, полной беспомощностью федерального правительства, увидел, что АНД должна получить выход на торговлю «дремой» вне рынка. И он хотел получить концессию. Для себя.
Он поднял и опустил плечи.
— Я поддерживал столько его начинаний. Но теперь у него был план, модель, и она имела некоторый смысл. В этом мире. Он показал количество неспящих игроков в «Бездне», показал мне онлайновые рынки, где продаются игровые артефакты, происходит обмен валюты между виртуальным и реальным миром. Он открыл мне глаза. И я подумал: что же, может, это как раз то, что надо, бизнес, прямо связанный с его настоящей страстью. Может, здесь он задержится. Поэтому я дал ему пару контейнеров. Убедился, что цена соответствует остальной нелегальной торговле. Мы не надуваем людей, полицейский Хаас.
Старик наклонился вперед.
— Вы должны понимать очень ясно. Мы устанавливаем цену. И если мы узнаем, что кто-то из наших авторизованных распространителей начинает повышать цену и прикарманивать разницу, мы принимаем меры. И я говорю это отнюдь не в метафорическом смысле.
Он откинулся назад и покачал головой:
— Я торгую фармацевтическими препаратами, а не человеческими страданиями.