Ложь ничего не меняет. Не меняет того, что произошло. И того, что произойдет. И того, что я должен делать.
Правда меняет то, что произошло. Она меняет то, что произойдет. И меняет то, что я должен делать.
Соврал он или нет, прав он или не прав, можно ли спасти замерзший мир, или он уже погиб, — это не меняет того, что я должен делать.
Я не могу этого сделать. Без меня. Ребенок. Без меня. Роуз. Кто? Без меня? Кто?
Мир, если его можно спасти, нужно спасти. Если он погиб, нужно спасти хоть что-то.
Есть то, что я должен сделать для своей семьи. И то, что должно быть сделано.
Кому можно сказать правду? Бартоломе не поверит. Или испугается.
Хаундзу?
Он настолько же преступник, насколько и полицейский.
Отец сказал, что для законов есть причина. Он сказал: «Есть причина, чтобы у нас существовали законы, Паркер. Они существуют, чтобы измерять, насколько общество привержено справедливости. И чтобы показать, насколько далеко ушло общество от этой приверженности».
Отец не мог лгать самому себе. Он воспользовался своим любимым ружьем, чтобы не лгать самому себе.
Я боюсь, Роуз, что я настоящий сын своего отца.
Так поздно. Так рано.
Мне нужно домой. Меня ждут. Меня ждет семья. Дома.
Парк вернулся в Калвер-Сити еще затемно. Горизонт не просветлел; наоборот, небо потемнело, поскольку многие пожары выгорели дотла. Кажется, остался только один крупный пожар: видимо, горели несколько кварталов в Голливуде, там, где, по словам сержанта, уничтожили церковь НАХов.
По дороге из Бель-Эйра он проехал через четыре блокпоста. На одном ему пришлось выйти из машины и лечь лицом вниз на землю, пока гвардейцы проверяли его значок. Они обыскали его автомобиль, но не нашли тайника в запасной шине.
Сидя перед домом, он писал в дневнике. В его мыслях не было порядка. Он знал это, но ничего не мог поделать, кроме как отдаться на волю волн и барахтаться в том, что ему рассказали. Его воспитали для порядка в голове. Его идеи, ценности, чувства часто производили впечатление пригнанных друг к другу, как в кирпичной кладке. Или так было до того, как Роуз появилась в его жизни. Но и тогда порядок был скорее правилом, чем исключением. Просто на его поддержание уходило больше сил. И стены его внутреннего мира стали более причудливыми. Прежде прямолинейная конструкция странным образом видоизменилась. Появились окна, где их никто не ждал, обрывки орнамента, лишняя дверь.
Теперь все пришло в беспорядок. В руках у него остался только краеугольный камень. Мысль о том, что еще можно что-то сделать. Что всегда можно что-то сделать. Что мир всегда можно изменить к лучшему. Для этого нужно было только одно. Делать то, во что ты веришь.