— Автобус? Отлично! — обрадовался чему-то лейтенант. — Значит, будем нюхать стоянку. Имеется у автобуса постоянное место стоянки?
— Это да, — ответил Лев. — На автовокзале, думаю, не подойдет, а вот в личном дворе водителя, где он простаивает неделями, должно подойти.
— Едем туда! — скомандовал лейтенант и выскочил из кабинета.
Гуров и Крячко переглянулись, но последовали за лейтенантом. Разместились в двух машинах. Машина Гурова шла первой. Он досадливо морщился, кляня себя за то, что не подумал об этом раньше.
— Могли бы четыре часа сэкономить, если бы не спешка. Они ведь мимо Серова проезжали, — брюзжал он. — А теперь, пока туда доберемся, пока обратно вернемся, вечереть начнет.
— Дело сделано, — отмахнулся от брюзжания друга Крячко. — А раз изменить ничего нельзя, что толку об этом судачить? Как думаешь, Настя из Пушкина — это наша?
— Возможно. Ее одну не удалось найти. По всему выходит, что она.
— Жалко девочку, — вздохнул Крячко. — Молодая совсем.
— А стариков, выходит, не жалко? — съязвил Лев. — И водителя не жаль?
— Сагирова-то? Жалко, конечно, но в том, что случилось, есть и его вина. В какой-то степени, — заявил Крячко. — А девчушка ни в чем не виновата. И зачем ее сюда понесло?
До Серова путь прошел в размышлениях. Напарники перебирали в уме возможные варианты, анализировали имеющиеся данные, пытаясь отыскать то, что могли упустить ранее. К Роману Федорчуку явились ближе к двум часам дня. Если он и был удивлен шумной компании, ввалившейся к нему во двор, то виду не подал. Его сжигало чувство вины за то, что он отправил в злосчастный рейс своего квартиранта, из-за чего тот попал в беду. Лейтенант Храпов и тут инициативничал вовсю, оттеснив полковников на задний план. Он заставил собак обнюхать место стоянки автобуса, хозяина этого автобуса и комнату, в которой жил Сагиров. После этого забрал у Романа рабочие перчатки, в которых он обычно занимался ремонтом автобуса, его кепку и брюки Сагирова, скомандовал всем грузиться в машины и сам же первый последовал своему приказу. Вся процедура обнюхивания двора и комнаты заняла не более пятнадцати минут. Обратный путь до дороги, ведущей в Гари, Гуров и Крячко ехали молча. Говорить не хотелось. Мысли занимал один вопрос: справятся ли Храпов и его собаки с поставленной задачей или и этот путь окажется бесперспективным?
Лейтенант Храпов ехал в другой машине и ничего не знал о беспокойстве столичных полковников, а если бы знал, сумел бы их успокоить. Сам лейтенант в успехе предприятия не сомневался ни на минуту. Он занимался тренировкой собак с десяти лет. В восемнадцать ушел в армию, а вернувшись, пошел учиться в школу милиции с твердым намерением стать кинологом при полиции и разыскивать преступников, которых не могут найти полицейские. Своей работой он гордился, к занятиям с собаками относился с благоговением и неиссякаемым энтузиазмом. Потому и промахов у него было куда меньше, чем у его коллег. Те, кто его знал, называли не иначе, как «Легавая ищейка», и прозвище это было отнюдь не оскорбительным. В коллективе его уважали еще и за то, что он никогда, даже после самых громких и удачных своих дел, не задирал нос перед коллегами. Более того, всегда находил время, чтобы помочь другим кинологам в дрессировке их служебных псов. Причем пустыми советами никогда не грешил. Если уж решал кому-то помочь, то непременно делом. Ни времени на это не жалел, ни сил. В его распоряжении были четыре немецких овчарки, которых он вырастил буквально со щенячьего возраста. Каждая из них была хороша как в отдельности, так и в группе. Работу в группе Храпов считал личным достижением, которым очень гордился. Коллеги, то ли в шутку, то ли всерьез, заявляли, что его собаки умеют поддерживать контакт друг с другом, как это делают люди, занимаясь одним делом. Слыша такие разговоры, лейтенант неизменно улыбался, но опровергать заявление, как и подтверждать, не спешил. В душе же был доволен столь высокой оценкой его профессиональных возможностей.