– Но что вы будете делать?
– Начну все заново. А может, займусь чем-то еще.
– Уинни, вас любят не меньше, чем Эгги. Ваше место здесь.
А вот она в этом уже не уверена.
– У меня такое ощущение, что я предала Тину, Эйприл, Либби и других. Я поставила благополучие Эгги на первое место. Мне кажется, что они обижены на меня, хотя и не говорят этого.
– Они вас любят и восхищаются вами. – Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. – Они знают о ваших трудностях. Вы устали… подавлены. Это вполне понятно. Но вы не должны сомневаться в своих достоинствах, в том, что вы делаете. Я лично считаю вас удивительной женщиной. И я в этом не одинок.
В эту минуту мнение других ее не интересовало – ей важно только мнение Ксавьера.
Он не сводил с нее пристального взгляда, и у нее перехватило дыхание.
– Я не пытаюсь вам льстить. Я говорю правду.
От его слов дышать легче не стало, изнутри поднималась волна желания. Он не отрываясь смотрел на ее губы, провел пальцем по бьющейся жилке на шее.
– Я считаю вас самой поразительной из всех знакомых женщин… и я не знаю, как мне быть.
Сердце у нее бешено колотилось, глаза наполнились слезами.
– Ксавьер, пожалуйста, не играйте со мной. Здесь, в этом месте… – У нее свинцом налилось все тело, она даже не могла рукой указать на длинное низкое здание лечебницы. – Это место слишком для меня страшное и…
Он пальцем коснулся ее губ, и она замолкла.
– Я не играю с вами. Мне было бы проще, будь это так.
Уинни почувствовала, что он не в меньшей растерянности, чем она. Выше ее сил оттолкнуть его, да и желания нет. Он тоже охвачен лихорадкой. Глаза его сверкали.
– Скажите, чтобы я вас отпустил, и я отпущу.
Уинни потянулась к нему и взяла в ладони его лицо.
– Вы разожгли во мне такой пожар, что я вот-вот сгорю.
Он нагнулся, приподнял ей голову и поцеловал.
Уинни прижалась к нему, внутри – ощущение свободы, легкости. Куда-то подевалась сдержанность. Она запустила пальцы ему в волосы и притянула к себе как можно ближе. И оказалась у него на коленях. Его губы скользили по ее губам, в голове не осталось никаких мыслей, только восторг и упоение…
Ксавьер чуть отстранился и, тяжело дыша, произнес:
– Я хотел узнать… такая же вы сладкая, как лимонная карамель… Ваш голос… то, как вы говорите… это и терпко, и сладко. Но вас нельзя сравнивать с чем-то обычным. Вы похожи на солнечный свет весной в апельсиновой роще, и на ветер перед летней бурей. И еще на тихую зимнюю ночь, когда звезды светят особенно ярко.
Никто никогда не говорил с ней так. Никто не целовал ее так.
Ксавьер перевел дух: