Исповедь Еретика (Дарский, Вельтровский) - страница 127
Не удалось договориться?
Сложно сказать. О клипе речь шла с самого начала. Когда я вспоминаю мысли Мацея о записи песни, сразу вспоминаю и придуманный к ней образ. Мог получиться клип, о котором бы люди заговорили. Все шло хорошо. До определенного момента.
Будучи уже на полдороге к студии, я получил телефонный звонок… Мацей отменил все. Почему? Я не знаю, я не смог с ним об этом поговорить. Одно могу сказать: я очень разочарован. Жаль. Мы могли бы сделать что-то на самом деле выдающееся.
А как дошло до вашего сотрудничества с Леславом Можджером?
Это музыкант с совершенно другой планеты.
Я столкнулся с ним в студии Radio Gdańsk, где мы записывали The Apostasy. Он знал, кто такие Behemoth, а я знал, кто такой Лешек Можджер. Это было приятно. Мы были из разных миров, но оказалось, что разговариваем на одном языке. Еще это был импульс. Мы как раз работали над Inner Sanctum, я выбегаю из режиссерской, смотрю по сторонам и вижу этого парня. Он смотрит на меня, я на него. И сразу становится все ясно, словно я его об этом уже просил. Говорю ему, что нам нужна партия фортепиано к песне, которую мы как раз записываем. Он не стал ходить вокруг да около: «Знаешь, почему бы и нет?»
Мы договорились, что в течение нескольких дней он все запишет. Когда он появился, до того, как сесть за инструмент, попросил текст песни. Я показал ему слова. Это очень искреннее стихотворение, от сердца, но его мотив, безусловно, далек от католических взглядов. Что Лешеку не помешало. Он не хотел играть музыку, хотел сыграть слова. «Я хочу видеть тьму в конце туннеля света» — задержался на этих словах, задумался на минуту, сел за фортепиано, сыграл короткое начало. У нас округлились глаза, играл он виртуозно. Через минуту попросил пустить запись. И записал свою партию, буквально четыре звука. Именно столько, сколько этой песне требовалось.
А в принципе тебе нравится джаз?
Ненавижу. Это музыка для лифтов. В буквальном смысле. У нее нет точки. Нет ни конца, ни начала. Я слушаю джаз только тогда, когда живу в отеле и езжу в лифте с одного этажа на другой. Или случайно в каком-нибудь баре в самом сердце Нового Орлеана, в котором лучшему в мире стейку аккомпанирует настоящее черное трио. Когда контекст верный, то и аккомпанемент подходит.
Это тебе не помешало пригласить на запись Можджера?
Абсолютно нет! Я его очень уважаю. У меня такое ощущение, что музыканты, актеры, люди сцены пользуются каким-то универсальным кодом. Они понимают друг друга вне зависимости от того, в какой сфере работают. Представь себе такую ситуацию. Я развалился на барной стойке в холле отеля Radisson в Варшаве. Скорее уставший, чем пьяный. Все происходит в мае, поэтому тепло. Я заказываю очередной эспрессо, пробую разбудить себя и вдруг вижу: входит парень. Узнаю его! Он смотрит на меня, становится понятно, что тоже меня знает. Это польский музыкант Станислав Сойка. Мы не знакомы лично, но он подходит и жмет мне руку, словно это обыденное для нас дело. Начинаем разговаривать. Вот так это и работает. В другой раз посреди ночи я делаю покупки в одном из гипермаркетов. Вдруг сталкиваюсь плечом с каким-то мужчиной. Мы оборачиваемся, минуту концентрируемся — и смеемся… Мы никогда не были знакомы лично, но даем пять. Тогда это был польский актер Борис Шиц.