– Я верю тебе.
– Затем я взял чашку кофе, и тут объявили посадку. Оказалось, что розетка у моего сиденья не работает. Я поспал с час, полистал материалы заседания совета директоров, хотя в этом не было смысла, и посмотрел фильм о том, что с Дензелом[44] шутки плохи.
– Это название такое?
– Да, в нескольких странах.
Их взгляды встретились. В таких случаях либо один уступал другому, либо оба соглашались, что каждый останется при своем. На этот раз решили остаться при своем.
Рейчел коснулась рукой его головы:
– Я верю тебе.
– Но делаешь все так, точно не веришь.
– Ох, если бы я могла объяснить почему… Возможно, виноват этот проклятый дождь.
– Дождь кончился.
Она кивнула:
– Но послушай, я очень многого добилась за последние две недели – метро, пассаж, такси. Даже на Копли-Сквер ходила.
– Да, я знаю. – Брайан говорил с таким неподдельным сочувствием и такой искренней любовью, что это доставляло ей боль. – И ты не представляешь, как я тобой горжусь.
– Я знаю, что ты летал в Лондон.
– Скажи это еще раз.
Она слегка пихнула его в бедро босой ногой:
– Я знаю, что ты летал в Лондон.
– Значит, доверие в семье восстановлено?
– Доверие в семье восстановлено.
Брайан поцеловал ее в лоб:
– Пойду приму душ.
И он поднялся с колен, коснувшись руками ее бедер.
Она сидела, отвернувшись от ноутбука, от реки, от прекрасного дня, и думала, что, возможно, они целую неделю не были в порядке, поскольку это она не была в порядке. Брайан вел себя странно потому, что она вела себя странно.
Как она только что сказала Брайану, в последние две недели она ездила в метро, ходила по торговому пассажу и по Копли-Сквер, а также доверила свою жизнь совершенно незнакомому водителю, и все это впервые за два года. Для большинства людей – ничего особенного, для нее – огромное достижение. Но это достижение в то же время пугало ее. Каждый выход за пределы зоны безопасности был шагом либо к улучшению психического состояния, либо к очередному приступу. А новый приступ после всех этих успехов десятикратно ухудшил бы ее состояние.
В эти два года в голове у нее непрерывно крутился один и тот же рефрен: «Я не могу к этому вернуться», «Я не могу к этому вернуться». Он звучал каждый проклятый день, каждую проклятую минуту.
Было вполне объяснимо, что при совершении действий, которые могли освободить ее и в то же время еще больше поработить, она сосредотачивалась на чем-нибудь другом, что поначалу выглядело достоверным – так, она видела до ужаса точную копию своего мужа там, где он не должен был находиться, – но затем становилось явно фантастическим.