Она не говорила Рейчел о ее отце прежде всего потому, что раскрыть свою связь с ним означало признать, что ей все-таки жаль порывать со своим происхождением.
«И поэтому, – подумала Рейчел, – ты лишила меня отца, а его – дочери». Она просидела около могилы почти час, ожидая, что его голос прозвучит в свисте ветра или шуме деревьев.
Голос действительно прозвучал, но был суров.
Ты хочешь, чтобы тебе объяснили, откуда все идет.
«Да».
Откуда эта боль, эти потери. Откуда землетрясения и голод. Но главное – почему всем наплевать на тебя.
«Хватит».
Рейчел была уверена, что произнесла это вслух.
А хочешь знать почему?
«Нет, прекрати».
А потому.
– Как это «потому»? – спросила она у кладбищенской тишины.
Никак. Просто так.
Рейчел опустила голову. Она не плакала, сидела беззвучно, но очень долго не могла унять дрожь.
Ты проделала долгий путь, чтобы получить ответ. И вот ты его получила. Он прямо перед тобой.
Рейчел подняла голову, открыла глаза и уставилась на него. Полтора фута в высоту, восемнадцать дюймов в ширину.
Гранит и грязь. Больше ничего.
Она ушла с кладбища, когда солнце уже скрывалось за черными силуэтами деревьев. Было около четырех часов, а приехала она в десять утра.
Больше она никогда не слышала его голоса. Ни разу.
В поезде она смотрела в окно, но уже спустился мрак, и все города и селения сливались в сплошную массу огней, чередовавшуюся с темными промежутками.
По большей части она видела в окне лишь свое отражение. Все та же Рейчел. Все так же одна.
И по-прежнему на неправильной стороне зеркала.