. Нэнси есть Нэнси: всегда поддавалась соблазну поддразнить сестер.
Свадебный прием состоялся в особняке на Ратленд-гейт (беженцы к тому времени съехали). Двумя днями ранее бомба разрезала пополам два соседних дома, Дебора, спавшая «на конюшне», проснулась от толчка. «Бедный старый дом [№ 26], совсем пустой, окна бального зала вылетели… выглядит жалко», — писала Сидни Джессике, но тут же сообщала, что отведенные для праздника помещения были украшены и оживлены гигантскими красными камелиями, присланными герцогами Девонширскими «с дерева, которое Пакстон посадил 100 лет назад»>‹35›. Джессика, не желающая уступать ни миллиметра, прислала кисловатую телеграмму: мол, Дебора заполучила «почти» герцога (Эндрю был вторым сыном). Юнити, не сознававшая, что пресса следит за каждым ее шагом, радостно писала старшей сестре: «Ну, Нард, Свадьба!!!! Ну, это прямо был рай… Только бедный старый Пуля выглядел плоховато, такой грустный». Дэвид, участник ополчения, явился в мундире, «тоже довольно мрачном, да еще и коротковатом. Ужас!!». О внешности отца Юнити судила вполне точно. Он выглядел точно приговоренный к смерти, с него можно было писать портрет Скорби. Но Дебора — «она выглядела ПОТРЯСАЮЩЕ» — была похожа на цветок, на камелии в ее большом венце, а изобилие белого тюля казалось морской пеной; это платье Виктор Стибл успел пошить за полтора месяца до введения карточек на ткань, иначе на него ушли бы все купоны на много лет вперед.
После медового месяца в одном из многочисленных домов Девонширов — в Комптон-плейс в Истборне — Эндрю перевели в Пятый батальон Колдстримского гвардейского полка, а Дебора переехала в Рукери, довольно темный и сырой дом в поместье Чэтсуорт. Позднее она писала: «Жизнью правили карточки и купоны». Она вспоминала, как просила у мясника язык — на требуху рационирование не распространялась, — и услышала в ответ, что она тридцать шестая в очереди. Солдат, вернувшийся из Италии, привез лимон, невероятную роскошь. Он выложил его на прилавок почты и брал по два пенса в пользу Красного Креста за право понюхать золотистый плод.
Дебора написала Диане отважное письмо, когда в ноябре ее первенец, недоношенный мальчик, умер сразу после рождения. Это было, по ее словам, не так ужасно, как потеря Джессикой Джулии: она, в отличие от Джессики, не успела привязаться к ребенку Она не призналась Диане, что сразу после родов акушерка рявкнула: «Даже не надейтесь, что он выживет». Сидни присутствовала при родах и держалась, по отзыву дочери, «изумительно». Нэнси в письме Диане охарактеризовала тем же словом поведение Сидни, когда та навещала ее в больнице после удаления матки: «Муля была изумительна». Вот только подразумевала Нэнси нечто иное — мать вела себя так странно, что в это с трудом верилось: в утешение дочери заявила, что шрам на животе никто не увидит, обмолвилась о няне-сифилитичке. Сидни поселилась на время в Свинбруке и выхаживала Дебору после неудачных родов, а Нэнси, выйдя из больницы, вернулась к своей лондонской жизни. Трудно разобраться, в ком причина взаимного отчуждения — в матери, не умевшей помочь, или в дочери, отвергавшей помощь. Наверное, и в той и в другой — эмоциональный пат.