Но, часто, когда она хотела идти гулять, ее охватывала тоска и тогда, в сопровождении двух вооруженных рабов, она, закутавшись в плащ, отправлялась верхом к краю долины и по целым часам, не отрываясь, смотрела вдаль на мертвые пески.
Сегодня она отправилась бродить по улицам и ее стал обгонять караван, направлявшийся в пустыню. Оглянувшись, она увидела, что на горячем коне среди охраны каравана ехал знакомый бедуин. Неддема вгляделась и краска залила ее лицо. Это был предводитель табора. Издалека он узнал ее и, приподнявшись на стременах, низко поклонился, печально сложив руки на груди. Когда он проехал мимо, совсем близко, неподвижный, как изваяние, глядя куда-то вперед, слезы навернулись на глаза Неддемы, но в это время с ней поравнялся раб Зейнаба, которого она хорошо знала.
— Не плачь, госпожа! Это караван моего господина Зейнаба! — сказал он. — Мы вернемся из Дамасска и у тебя прибавится денег на драгоценности.
— Нет! ответила Неддема, там впереди есть человек, у которого была прекрасная улыбка, а теперь он уходит.
— Моя госпожа! — сказал раб. — Любовь надо ценить, пока она дает наслаждение, но не долее — это не разумно.
Неддема быстро вскинула глаза и на ее губах задрожала усмешка.
— Так это значит правда, что твоя жена ушла от тебя, не зря болтают об этом люди? — спросила она, и раб, густо покраснев, погнал коня вперед, а Неддема, вздохнув, пошла домой.
Когда она пришла, Зейнаб, знавший ее тоску по пустыне, встревожился, и они прошли в любимую комнату Неддемы к фонтану. Здесь часто они проводили целые дни. Образованный Зейнаб целыми часами рассказывал ей обо всем, она понимала все, что он говорил, никогда не забывала, но тосковала все больше и больше. Ее инстинкт хищника пустыни всегда пробуждал в ней интерес к стихам и картинам, если в них была скрытая боль или открыто изображалось убийство. Тогда ноздри ее раздувались, а глаза пристально смотрели на Зейнаба.
Сегодня, придя к фонтану, она сказала:
— Муж мой, спой мне так, как будто меня нет, спой, как будто мы расстались.
Зейнаб побледнел и протянул руку к инструменту. Через минуту он начал импровизацию и грустно запел.
— Когда я разстался с моею возлюбленною, я надел ей на шею жемчужное ожерелье, в котором каждая жемчужина была моей слезой.
— Это, наверное, приятно, — потягиваясь как львица, проговорила Неддема и вдруг прервала песню.
— Зейнаб! Приходил раб Керим Абдуллаха. Его господин зовет нас в гости.
Зейнаб не стал петь дальше, радуясь тому, что она оживилась.
Им подали паланкин и через час они были у Керима Абдуллаха.