А дурам везет.
Ну что в ней, в простой уборщице чекистского клуба на Дзержинского? Вытянул брательник из деревни, сам пробился в ЧК еще в двадцатом, трудился хозяйственником, но все же вытянул и папашу — бедняка и пьянчугу, и ее, Дашу Смирнову, — мать не успел, умерла, — поселил в полуподвальной двухкомнатной квартире у Чистых прудов, устроил на работу в клуб. Чего еще желать?
Не писаной павой была, но и не уродиной: двадцать семь лет, образование — сельская школа. Мускулистая, широкоплечая, с оттопыренной аппетитной грудью, бедра — что надо, короткая стрижка а-ля комсомолка-физкультурница, такие на парадах ходили.
А везло.
Вот и в этот раз впервые в жизни пошла в театр, и не в какой-нибудь замухрышистый, а в Большой, получила билет в подарок от профсоюза к 8 марта, Международному женскому дню. Заняла у знакомой, дочки расстрелянного купца, панбархатное платье с оголенной спиной и белую камею, выглядела как барыня, даже неловко было. Очень нервничала, боялась опростоволоситься, пристроилась за полной дамой и делала все, что она: покрутилась у зеркала, сходила в туалет, купила программку, вышла в фойе рассматривать фото актеров.
Сидела в ложе, стеснялась.
И угораздило Криса Барни войти именно в ту ложу, войти и тут же обомлеть от широких плеч, от белой шейки, оголенной стрижкой, от прижатых нежных ушек…
Он неосторожно загремел стулом, она оглянулась — и тут еще большие серые глаза.
Улыбнулись приветливо друг другу, а тут поднялся занавес, давали «Евгения Онегина».
«Паду ли я, стрелой пронзенный?» — пел Козловский, высоко подняв брови и встряхивая длинной волнистой шевелюрой.
Опера давно сразила сердце англичанина: он коллекционировал пластинки и не пропускал случая, чтобы пойти в Большой или в Ковент-Гарден, боготворил Чайковского и Мусоргского. В свое время, когда учился в музыкальной школе, сам мечтал стать композитором или, на худой конец, дирижером, однако жизнь решила по-своему: служба в королевском воздушном флоте, а потом — суровый бизнес.
Больше смотрел на ее спину, а не на сцену, впитывал сумасшедшие флюиды, во всяком случае, так ему казалось.
В антракте пошел за прекрасной дамой в буфет, она купила шоколадную конфету и цикориевый кофе, скромно присела за столик. Он немного помучился: пристойно ли джентльмену бухаться на стул рядом? Впрочем, русские садятся где попало, было бы только место.
Купил стакан воды, сел рядом и представился:
— Кристофер Барни.
— Даша. Вы латыш? — спросила наобум, видимо, потому, что недавно в клубе разговорилась с бывшим латышским стрелком, он тоже говорил с акцентом.