Юноша так тягостно сидел на упавшем стволе дерева, что казалось вот-вот упадет.
— Кошка была особым сокровищем моей матери, ее отдушиной. Мать гладила животное на коленях и тихонько плакала, когда уходил отец. Кошка как будто принимала в себя ее боль и горести. Каким-то образом это помогало матери, как ничто другое. Это не было магией, но явно исцеляло.
Натан закончил есть рябчика и отбросил кости в сторону, затем склонился вперед, внимательно слушая. Никки не двигалась. Она наблюдала за выражением лица молодого человека, его нервными движениями, впитывая каждое слово.
— У кошки случился приплод из пяти котят: мяукающие и беспомощные, и такие славные. Но мама-кошка умерла при родах. Мы нашли котят в углу на следующее утро, сосущих уже холодный, окоченевший трупик, пытаясь согреться теплом материнского меха. Они так жалобно мяукали. — Бэннон сжал кулаки, его взгляд устремился в воспоминания. — Моя мать, подняв мертвую кошку, выглядела так, как будто что-то сломалось внутри нее.
— Сколько тебе было тогда, мой мальчик?
Бэннон смотрел на старого волшебника, как бы пытаясь сформулировать ответ на вопрос.
— Это случилось меньше года назад.
Никки была удивлена.
— Я хотел спасти котят, ради моей матери. Они были такими крошечными, с самым мягким мехом и острыми коготками. Когда я их держал, они постоянно вертелись. Мы напоили их молоком из наперстка — о них надо было заботиться. Эти котята нам с матерью стали утешением… но мы даже не успели дать им имена — ни одному — как отец все же их обнаружил. Однажды ночью он пришел домой в ярости. Я понятия не имел, что его так разозлило. Хотя причины, по-моему, никогда не имели значения — нам с матерью не нужно было их знать, ведь в каком-то темном уголке его проспиртованного разума виноватыми всегда оказывались только мы. Он знал, как причинить нам боль — о, он знал, как это сделать. Отец ворвался в дом, схватил мешок с луком, висевший на стене, и высыпал содержимое на пол. Несмотря на то, что мы пытались оградить его от котят, отец хватал их по одному и пихал в пустой мешок. Котята жалобно мяукали, взывая о помощи, но помочь им было никак — отец нам не позволил.
Лицо Бэннона потемнело. Юноша не смотрел на своих слушателей.
— Я попытался ударить отца, но тот отмахнулся. Мать его умоляла, но тому нужны были лишь котята. Он знал, что от этого матери будет гораздо больней, чем от его кулака. «Их мать мертва», прорычал он, «и я не желаю, чтобы вы тратили молоко». — Бэннон сказал это с отвращением. — Его слова о трате нескольких наперстков были таким абсурдом, что я не мог найти ответа. И тут отец хлопнул дверью и исчез в ночи. Мать всхлипывала и рыдала. Я хотел бежать за ним, и даже драться, но остался, чтобы успокоить ее. Она охватила меня руками и рыдала мне в плечо. Отец забрал последнее, что она любила, последнюю память о ее любимой кошке. — Юноша тяжело сглотнул. — Но я тотчас решился что-нибудь предпринять, так как знал, куда он направится. Неподалеку протекал глубокий ручей, и отец, видимо, решил бросить мешок туда. Котята могли утонуть — мокрые, холодные и беспомощные, если им не помочь. Уже не думая о своих действиях, я знал, что получу побои — но отец бил меня и раньше — а у меня никогда не было шанса спасти что-то, что я любил, спасти то, что любила моя мать. Поэтому я выбежал в ночь за отцом. Я хотел его преследовать, кричать проклятия, обзывать грубым чудовищем. Но мне хватило ума молчать. Я не посмел ему сообщить, что иду за ним следом. Ночь была темной и облачной, и отец был настолько пьян, что ничего не замечал вокруг. Он даже не мог представить, что я смогу ему противостоять. Я никогда не делал этого прежде. Достигнув ручья, я видел мешок в его руке — тот извивался и корчился. Отец не злорадствовал, он даже не думал о том, что делает. Безо всяких угрызений совести он просто бросил завязанный мешок из-под лука в бурную воду. Под тяжестью камней тот пару мгновений качался, уносимый потоком, затем ушел под воду. Я был уверен, что слышал плач котят. Милостивая Мать моря…