Долина роз (Недолин) - страница 48
Наслушавшись рассказов, я увидел во сне партизанское войско в походе. Целиной, полями и лугами скачет кавалерия. Густыми рядами идут пехотинцы. Гремя колесами, катятся пушки и пулеметные тачанки. Пылят проселками бесчисленные обозы. Льются песни, слышится команда. Заливаются трелями гармошки. Блестят штыки, алеют знамена и красные ленточки на головных уборах. Одеты кто во что: в шинелях и кафтанах, полушубках и телогрейках. На ногах у кого добротные сапоги, а иные в стоптанных лаптях, а то так, несмотря на летнюю жару, в катаных пимах. На многих всадниках брюки с синими казачьими лампасами и форменные фуражки с цветными околышами. Одеты партизаны плохо, а вооружены хорошо — винтовки, шашки, револьверы, много пулеметов, бомбометов, десятки пушек оставляют на мягких дорогах глубокий след кованных железом колес. Но патронташи у бойцов полупустые, снарядные ящики не сильно обременяют обоз. В патронах и снарядах явная нужда. Идут войска через большое село. На главной улице, среди штабных и ординарцев, на карем горячем жеребце — красный командир. Куртка на нем кожаная, сапоги высокие, серые внимательные глаза на давно не бритом лице смотрят пытливо и строго. Сбоку у пояса у него маузер, на груди бинокль. Смотрит он на подравнивающиеся роты, сотни и батареи, приветствует бойцов: «С победой, товарищи!» — «Ура!» — несется в ответ…
«Все это описание поездки, — вздохнул Светлов, отрываясь от чтения, — похоже на домашнее сочинение старшеклассника, ученика средней школы на тему „Как вы провели летние каникулы“. Но хочется добраться до сути. Когда-нибудь и куда-нибудь они все-таки приедут? Кое-какие штрихи здесь любопытны, если принять во внимание, что это относится ко временам гражданской войны. Но ко мне и к моим поискам это не имеет, кажется, никакого отношения…»
Была прочитана чуть не половина тетради, а пока что Светлов ничего еще не узнал ни о замысле того, кто писал это сочинение, ни о причине, почему такое мирное описание было замуровано в непромокаемую обертку и брошено в камнях на берегу шумливого ручья.
Теперь уже не только Альма, но и сам Светлов испытывал голод, усталость. Да и почерк рукописи был неровный, так что читать приходилось напрягая зрение. Кое-где страницы были написаны четко, ясно, каллиграфически, а встречались места, где строчки шли вкривь и вкось, а слова становились неразборчивыми.
Любопытство взяло верх, и Светлов продолжал чтение, листая страницу за страницей. Теперь он уже не отрывался от чтения ни на одну минуту.
…— Вставай! Да пробудись, Владислав! Пора!