Осень была сухой, зима — малоснежной, весна — холодной, затяжной. Прошлогоднего наводнения не повторилось, озеро едва вышло из берегов.
Николай Дубов за зиму опустился, оброс. Он не работал, почти совсем бросил читать, большую часть времени проводил в постели или в бесцельном хождении по комнатам.
Радио приносило с «Большой земли» новость за новостью. В стране провозглашена новая экономическая политика. В ряде областей народно-хозяйственной жизни допущен частный капитал, разрешена свободная торговля. Слово НЭП доносилось до нас все чаще.
Эти новости оживляли Николая Дубова. Временами он вступал в споры с отцом:
— Поймите, инженер Кудрявцев, сидеть теперь в долине отрезанными от мира нет смысла! Страна в развалинах, хозяйственные трудности не по силам новой власти. Кончилась война, кончаются и большевистские эксперименты. Реставрация капитализма в России неизбежна!
Отец с сожалением смотрел на доморощенного философа:
— Ничего-то вы не поняли в революции, Дубов! Но даже и спорить с вами не хочется. Реставрация! Выдумал тоже! Реставрация! Уж не вы ли приметесь реставрировать капитализм? Э-эх, связался я с вами!..
Николай Дубов пытался еще что-то говорить, но его никто уже не слушал. Тогда он нахмурился, замолк и еще больше стал от всех сторониться.
Между тем, отец, видимо, и сам решил, что пора покинуть долину и вернуться туда, к людям. Он проверял упряжь, увеличил порции рациона лошадей… Часто советовался с Ахметом, с Фомой Кузьмичом…
Полевые работы тем временем шли полным ходом. С утра до вечера мужчины были заняты, в доме хозяйничала Марфуга и около нее Люба. Я тоже помогал взрослым и дома и в поле. Не работал один Николай.
Однажды, возвратившись с работы, мы не застали его дома.
— Уехал на охоту, — сообщила Марфуга. — С утра уехал. Ружье взял с собой, мешок. Верхом уехал.
— Уж не совсем ли он уехал? — прищурился Фома Кузьмич.
— О чем забота? — отозвался Ахмет. — Уехал — туда и дорога.
— Нам с ним все равно не по пути, — вставил отец. — Управимся вот тут и тронемся всем гуртом.
Но к вечеру прискакал Николай — сам не свой, сильно расстроенный.
— Пропали! — простонал он, с трудом слезая с коня.
— Почему пропали? — спросил отец.
— Пещера…
— Что с пещерой?
— Залита водой!..
Отец вскочил на коня и понесся к пещере. Забежав на скотный двор за лошадьми, мы последовали за ним. Вскоре и мы были возле пещеры. Николай был прав: поток вливался в пещеру медленно, уровень воды повышался с каждой минутой.
Отца мы застали стоящим безмолвно у воды. Голова его была низко опущена. Поседевшие волосы блестели под солнцем, фуражку он держал в руках.