Мистер Честер привычно объявил:
Автомобиль подан. Вы намерены сопровождать леди, ваша милость?
Угу… — буркнул благовоспитанный мистер Горринг.
Как?!? — Огаст мертвой хваткой вцепился в рукав мистера Честера, ужас объял его с новой силой. — Уже ночь! Вы же сами нам запрещали! Говорили, солнце сядет… ни-ни за порог! Как я останусь — совсем один? Меня сразу удавят!
Здесь вы в полной безопасности, мистер Картрайт. Ваша спальня готова.
О нет…
Хватит истерик, Гасси, кто тебя убьет? — поморщилась Мардж. — Кому ты нужен? Не забудь промыть нос перед сном. Идем, Горринг! Пока, Гасси, — прежде чем окончательно увлечь Эдварда в ночную мглу, Мардж оглянулась на мистера Честера: — Мистер… э… неважно, подложите дополнительную грелку под ноги мистеру Картрайту.
Лучше разведите камин в моей спальне!
Сию минуту, мистер Картрайт.
Огаст снова остался в трофейном зале один. Сердце его колотилось где-то у самого горла, мрак и тишина смыкались на его макушкой, как вешние воды над утопленником. Только драгоценный металл в оружейных насечках умудрился сохранить последние искорки света. Огаст прокрался на цыпочках в противоположный угол зала, осторожно снял со стены старомодную охотничью двустволку, пошарил в патронташе, выставленном в открытой витрине среди прочих диковинок, с сухим щелчком переломил и зарядил ружье, хотя оружие не было его страстью, а стрелять ему приходилось всего пару раз в жизни, в клубном тире.
Прихватив ружье в спальню, мистер Картрайт обрел некоторую уверенность: устроил ствол рядом с собой в высоком кресле, укутался в плед и стал наблюдать за хаотическими танцами языков пламени, пока не скользнул в глубокий и узкий колодец сна…
…Душа бесконечно долго летела вниз, пока не достигла дна — замызганного, как полы в дрянной таверне, на досках которых скрючилось его бездыханное тело — тело поэта Кристофера Марло. Рыжеватые локоны разметались среди лужиц пролитого пива, засохших объедков и черепков посуды. Из глазницы торчала длинная стальная игла, она буквально протыкала голову убиенного насквозь!
Вокруг суетились и кричали люди в громоздких мрачных нарядах, пропитавшихся запахом пота, дождевой влагой и копотью. Окоченевший труп взгромоздили на носилки, прикрыли плащом и долго несли глухими переулками сквозь тьму, разогнать которую не под силу смоляным факелам. Носильщики громыхали по мостовым тяжелыми сапогами, наконец отыскали помеченную мелом дверь, бухнули в нее тяжелым медным кольцом и спросили доктора Рена.
С его позволения носильщики внесли тело и вывалили на мраморную столешницу посреди пустого, гулкого зала. Угрюмый человек в кожаном переднике до самых колен склонился над ним — лица было не разглядеть, — затем отвернулся и стал перебирать хищные хирургические инструменты; взял в руки огромный и плоский нож, похожий на орудие мясника, вернулся к трупу и одним махом отсек голову!