25 января генерал вновь приехал в Париж, объявив Зерновым, что окончательно принял решение периодически посещать русское поселение во французской столице. В понедельник, 27 января, Штейфон вновь навестил Зерновых. Российские эмигранты в этот день активно обсуждали тему исчезновения генерала Кутепова, хотя в газетах информация об этом появилась только на следующий день. В семье Зерновых, и в том числе во время посещения Штейфона, это тоже была основная тема для обсуждения. Штейфон сообщил им, что накануне, в воскресенье, он заходил к Кутеповым и, увидев его встревоженную жену, успокаивал ее до самого вечера. Но это заставило младшего Зернова предположить, что в результате именно этого успокоения сигнал тревоги не давался очень долго>{207}.
«Вместо того чтобы забить тревогу и сообщить об исчезновении генерала, он успокаивал жену генерала, “обеспокоенную ужасным предчувствием”, — писал Зернов в своей статье. — Утренний визит на квартиру Кутепова в день его исчезновения может быть объяснен особым образом… С одной стороны, нужно было отложить поиски, с другой, — это было замечательное алиби»>{208}.
Заметим, что сам Штейфон писал 27 января 1930 года в Бухарест генералу А.В. Геруа, с которым поддерживал тесные связи в преддверии и после посещения СССР в октябре 1929 года: «Вчера неожиданно, при невыясненных обстоятельствах исчез А.П. Кутепов. Он вышел утром в церковь, никому не назначал свидания и условился с женой, что после обеда в час дня они всей семьей отправятся в город»>{209}.
Спустя несколько дней Штейфон позвонил сестре Зернова и сообщил, что возвращается в себе в Югославию и не сможет встретиться с Рахманиновым. Его внезапный отъезд и отказ от важного пожертвования, которое приготовил ему великий музыкант, показались Зерновым очень странными. Поэтому брат и сестра рассказали об этом генералу Шатилову. Тот утверждал, что Штейфон ни разу не ездил в СССР (что, заметим, не соответствовало истине), но часто посещал Румынию, где находился в контакте с сигуранцей. Затем Зерновы обратились к Бурцеву, который вел собственное расследование похищения Кутепова. Тот сообщил, что по информации, которую он получил, Штейфон был одним из соучастников похищения. Брат и сестра считали возможным излагать свои подозрения только русским, но не французской полиции, боясь, как это делали и другие их соотечественники, опорочить русских эмигрантов и считая, что будет лучше, если сведения останутся внутри «национальной семьи». Отчасти по причине такого «коллективного недоверия» дело Кутепова и их подозрения о Штейфоне долгое время оставались в тайне.