— Отчего же… — выдавил из себя Данька. — Давно хотел узнать, как твои штаны, — он даже сумел усмехнуться, пусть не так уверенно и надменно, как хотелось бы.
— Какие еще штаны? — удивленно раздалось за спиной, и Данька обернулся.
— А ты не знаешь? — почти радостно крикнул он и невинно спросил: — Я расскажу, ладно?
У Лысого вылезли из орбит глаза.
Данька опомнился, когда со всего размаху ткнулся лицом в стол, почувствовал животом его гладкую полированную поверхность. Теперь у него появилась возможность прийти в себя и оценить ситуацию, потому как внезапно наступило затишье, и не только он, а и его враги переводили дыхание.
Крепкие безжалостные руки прижимали Даньку к столу, и он лежал тихо, стараясь не смотреть по сторонам, туда, откуда доносилось хриплое усталое дыхание его врагов.
— Клиент готов! — крикнул Лысый, и его голос взволнованно сорвался на высокой ноте и превратился в нервный визг.
А потом раздался хорошо узнаваемый, но такой непривычно громкий и пугающий скрежет расстегиваемой молнии, а еще через мгновенье кто-то с силой рванул ремень так, что металлическая пряжка больно впилась в живот.
— Никак! — зло прорычал Кабан и дрожащим голосом заорал: — Снимите с него штаны!
Холодный пот прошиб Даньку, сердце остановилось, и он не в силах был даже вздохнуть.
— Сам сними! — Лысый выругался. — Мы же держим.
Данька обострившимися вдруг чувствами ощутил дрожь и неуверенность державших его рук и рванулся.
Они не смогут с ним ничего сделать! Не смогут! Нет!
Данька извивался, метался, бился, он царапался и кусался, словно бешеный зверек, не чувствовал обрушившиеся на него удары.
Всеми силами, всем своим существом, слившимися в единый комок душой и телом он желал одного — вырваться. Вырваться во что бы то ни стало. Полуживым, да пусть даже мертвым, вырваться, вырваться, вырваться…
— А-а-а! Лысый — сволочь! — взревел Кабан. — Да держи же его!
Поздно. Данька уже вывалился из дверей, метнулся вниз по лестнице, и только далекий отзвук нагнал его:
— А-а-а!
Морозный воздух обжег щеки, но сначала Данька принял как облегчение суровый холод и подставил под его ледяное дыхание разгоряченное лицо, даже положил в пересохший рот белый комок снега. Аж зубы заныли от внезапной свежести. И сразу ледяной ветер проник под слишком легкую одежду, прогнал по коже волну мерзлой зяби, и Данька почувствовал, как вздыбился на руках маленький, чуть приметный пушок, а от этого внутри что-то затрепетало, словно мороз проник до самых костей.
Он оглянулся. Нет! Домой идти нельзя. Не спасет дом от мороза и ветра, как не спас от злых людей. Ищи, Данька, другое место, где будет спокойно и тепло, где не изломают тебя безжалостные чужие руки, где согреют и обласкают.