— Заблудишься, — Богдан стал до отвращения заботлив.
— Ну и пусть! Тебе какое дело?
— А вдруг попадется кто-нибудь еще хуже, чем я, который не станет много говорить?
Он протянул руку, но Аня отшатнулась.
— Не трогай меня!
— Ну ладно, ладно. Чего ж так орать? Пойдем, — он произнес это точно так же, как в самом начале. То же слово, тот же голос, но все было совсем по-другому, и Ане захотелось заткнуть уши и бежать, бежать в абсолютно противоположную сторону.
Какое ужасное зрелище — жалкие обломки обманутых надежд.
Аня купила огромную грушу и с удовольствием надкусила ее желтый крутой бок. Сок брызнул и потек по пальцам липкой струйкой. До дома оставалось несколько шагов. Короткие сумерки грозили внезапной ночью.
— Анечка, солнышко, привет!
Она обернулась, увидела Чоню и Лесика.
— Гуляешь?
— Домой иду, — она уже не боялась их, однако ее несколько смутило столь бурное и ласковое приветствие.
— Выдумала тоже. Пойдем лучше с нами!
— Куда? — Аня мгновенно насторожилась и напряглась.
Чоня рассмеялся.
— Ну чего ты, испугалась, что ли?
— Вот еще!
— Пойдем! — Чоня выглядел каким-то уж слишком радостным и довольным, и глаза его светились очень и очень по-доброму. — Навестим Богдана.
Странный! Он выбрал именно тот аргумент, который, скорее всего, заставил бы Аню отказаться от предложенного путешествия, но, вопреки здравому смыслу, крайне пораженная выражением его лица, она послушно пошла вслед за Чоней. Лесик плелся сзади.
Выросший из темноты светлый прямоугольник заставил Аню задуматься и остановиться.
— Что это?
Из-за ее спины раздался хрипловатый голос.
— Раньше здесь то ли склад был, то ли мастерские, — объяснил Лесик. — А теперь мы здесь живем.
— Живете? Здесь? Вы?
Вот уж заявление воистину таинственное и пугающее! Аня решила, что не сделает больше и шага.
— Да. Идем! — нетерпеливо потянул ее за руку Чоня, и она опять покорилась, хотя, рассудив разумно, должна была развернуться и броситься наутек.
Чоня открыл маленькую дверь в огромных железных створках и, невзирая на царившую внутри тьму, уверенно потащил Аню по какому-то коридору.
— А это — Богданова берлога. Вот он обрадуется! — Чоня распахнул дверь.
Лесик, пролезший вперед, присвистнул.
— Облом! Он в отключке.
Богдан, раскинувшись, лежал на куче разноцветных одеял, и в его позе, в тяжелом дыхании чувствовалось что-то тревожное, неестественное.
Какое-то время они втроем бессмысленно пялились на лежащего, словно видели его в первый раз. Потом Чоня склонился, словно заботливая мамаша, внимательно вгляделся в напряженное во сне лицо и тихонько ткнул кулаком в плечо.