Она пожимает плечами и кивает, когда ты приглашаешь ее танцевать. Тебе нравится, как она двигается, нравятся округлые линии ее бедер и плеч. После второго танца она говорит, что устала. Она уже готова слинять, но тут ты интересуешься, не хочется ли ей немного взбодриться.
— У тебя есть кайф? — спрашивает она.
— Рехнулась? — говоришь ты.
Она берет тебя за руку и ведет в дамский туалет. Пара ложечек — и ты ей вроде бы нравишься, да и сам себе тоже. Еще пара ложечек. Вся — обоняние, она сладострастно нюхает порошок.
— Люблю наркоту,— говорит она на пути к бару.
— Это нас сближает,— говоришь ты.
— Ты когда-нибудь замечал, что все хорошие слова начинаются на Н? На Н или на С.
Пытаешься оценить эту мысль. Ты не совсем уверен, к чему она клонит. Боливийцы поют свою походную песнь, но слов уже не разобрать.
— Ты ведь знаешь. Наркотики. Наслаждение. Наваждение.
— Невоздержанность,— говоришь ты, перехватывая мелодию.
— Нейролептики.
— Навеселе. Неуравновешенный. Ненасытный.
— Наказуемый.
— Необузданный.
— А еще на С,— говорит она.— Сочный и сладкий.
— Слабосильный.
— Секс.
— Сенситивный.
— А что это значит?
— Злоебучий.
— О,— говорит она, метнув из-за плеча лукавый, оценивающий взгляд.
Ее глаза затухают, явно напоминая закрывшуюся дверь ванной с матовым стеклом. Ты видишь: игра окончена, хотя и не догадываешься, какое именно правило ты нарушил. Возможно, ей не понравился твой лексикон. Чистюля. Она оглядывает танцевальный зал, видимо, в поисках мужчины с подходящей лексикой. А у тебя есть в запасе еще целая куча слов: нормализация, например. Несчастный и неблагополучный; сгинувший и скисший. И ты не станешь всерьез жалеть об этой девице, полагающей, что наваждение и невролог — лучшие слова в том языке, на котором изъяснялись еще король Лир и король Яков Первый. Но так хочется, чтобы рядом кто-то был, слышать звук человеческого голоса... Ты предвидишь, что беспощадный рассвет сулит тебе немало мучений. Например, отвратительную полудрему, когда в черепушке словно чадит сальная коптилка.
Девица машет рукой, исчезая в толпе. Другой девушки, по ошибке забредшей в это паршивое местечко, тут не найти. Нет и Тэда Аллагэша. Боливийцы бунтуют. Ты не можешь заглушить их коварные голоса.
Вышел на утреннюю улицу, самочувствие — хуже некуда. Ослепительный свет— словно материнский упрек. Тротуар безжалостно сверкает. Обзор великолепный. Большие магазины в центре города стоят безмятежные и притихшие в косых лучах утреннего солнца. Едет такси из северной части города, ты машешь ему рукой, но вдруг вспоминаешь, что у тебя нет денег. Такси останавливается.