, откуда и набирается большинство ее служащих. А еще она похожа на чопорную, замкнутую семью из Новой Англии, которая не выпускает из своего удушающего лона даже заблудших сыновей. Впрочем, ты для нее — в лучшем случае дальний родственник; если бы существовал филиал этого семейного бизнеса в отдаленной малярийной колонии, тебя наверняка давным-давно отослали бы туда, не снабдив на дорогу даже хинином. Твои прегрешения неисчислимы. Ты не можешь вспомнить их все, но у Липучки в одном из шкафов картотеки имеется их полный список. Время от времени она достает его и зачитывает тебе отдельные строчки. Мозг ее подобен стальной мышеловке, а сердце — яйцу, сваренному вкрутую.
Лифтер Лючио желает тебе доброго утра. Он родился на Сицилии и работает в этом здании уже семнадцать лет. Поучившись неделю, он, вероятно, мог бы занять твое место, а ты целый день сумел бы гонять лифт вверх-вниз. За одно мгновение ты на двадцать девятом этаже. Ты говоришь Лючио «пока», а секретарше Салли «привет». Судя по выговору, она единственная сотрудница редакции, которая родилась в бедном квартале. Она живет в одном из отдаленных районов, а на работу добирается по мосту либо через туннель>7. Вообще же у здешней публики такой прононс, словно она вспоена «Английским утренним чаем» фирмы «Туайнингз»>8. Мадам Тиллингаст, например, усвоила свое изысканное произношение — растянутые гласные и отрывистые согласные — в Вассаре>9. Ее очень смущает, что родом она из Невады. Журналисты, включая иностранцев и чудаков-отшельников, — конечно же, публика более пестрая, да и выбираются они из нор на тридцатом этаже в такое время, когда никого уже нет. Поздними вечерами они подсовывают рукописи под дверь и ныряют в пустые кабинеты, едва завидят тебя в коридоре. Один таинственный тип по прозвищу Призрак трудится над статьей уже семь лет.
Собственно редакция занимает два этажа. Кроме того, несколькими этажами ниже находятся отделы распространения и рекламы. Тем самым лишний раз подчеркивается, что в этом заведении искусство полностью независимо от коммерции. Обитатели двадцать пятого ходят в строгих костюмах, говорят другим языком, полы там покрыты дорожками, на стенах — литографии. Предполагается, что с ними вам беседовать ни к чему. А здесь, на двадцать девятом, не желают загрязнять атмосферу ковровой пылью, здесь господствует стиль элегантной небрежности. Начищенные ботинки или подчеркнуто выглаженные брюки вызывают подозрение: в этом есть что-то итальянское; расположение помещений напоминает подземные ходы сусликов, с той лишь разницей, что прорыты они высоко над землей: кабинеты похожи на норки, а коридоры такие узкие, что двоим там просто не разойтись.