Ивлиев воспринимал ее, наверное, как неисправимую двоечницу, позор класса, обузу, которую терпят, потому что не получается избавиться, ничего от нее не ждут, и поэтому даже особенно не ругают. Положение усугублялось еще и тем, что заведующий был убежденным половым шовинистом и считал, что женщинам в хирургии делать нечего, а в идеале они вообще должны сидеть дома и варить борщи. «Вот вы смотрите, как работают женщины, и вам кажется, что оно вроде и ничего, – говорил он как бы в пространство. – Вроде справляются с поставленной задачей. Но если вдруг приходит мужик и начинает действовать, сразу становится ясно, какое это было убожество, а не работа».
Соня видела, что сильно его бесит одним своим видом, что она молодая женщина и при ней нельзя ругаться (один раз заведующий не заметил ее за шкафом в ординаторской и, думая, что наедине с Литвиновым, пригнул несколько крепких оборотов и страшно смутился, когда Соня вышла, извинился, и она вдруг поняла, что он в глубине души хороший человек), бесит своей бестолковостью и нерешительностью, но Ивлиев умел держать себя в руках. Никогда не будучи с ней приветлив, он ни разу не кричал на свою неудалую подчиненную и не оскорблял ее. Только если она совсем сильно его сердила, начинал называть ее на «вы» и «София Семеновна» вместо «Соня».
За годы учебы Соня привыкла быть лучшей, но теперь это оказалось невозможным, потому что хирургия – это не знания и не умения, не вызубренный материал и не освоенный навык. Это в первую очередь принятие решения, ответственность за чужую жизнь, иногда в таких условиях, когда правильного решения не существует, но его все равно необходимо принять.
Как-то Соню во время воскресного дежурства вызвала на консультацию акушер-гинеколог. Осматривая беременную на позднем сроке, она вдруг заподозрила у той перитонит и стала давить на Соню, чтобы прооперировала женщину. По мнению Сони, перитонитом там даже не пахло, а имел место классический случай «спихотерапии», когда врач, затрудняясь с диагнозом, предполагает заболевание не своего профиля, но более тяжелое, и передает пациента другому специалисту. Соня написала в истории, что острой хирургической патологии не видит, но гинеколога это не устроило. Она вызвала из дома свою заведующую, та в свою очередь начмеда, и весь триумвират принялся наседать на Соню, чтобы брала женщину в операционную. Наверное, если бы не беременность, Соня уступила, потому что в экстренной хирургии сомнения в необходимости операции всегда решаются в пользу операции, но тут дама на сносях, и лапаротомия накануне родов совершенно ей не нужна, особенно если напрасная. Соня отчаянно нуждалась в помощи своего заведующего, но боялась вызывать его, помня, как остро он реагировал в предыдущие разы и как был недоволен, что его выдернули из дому в редкий выходной ради жалкого аппендицитишки. Но все же страшный нагоняй менее вреден для здоровья, чем ненужная операция, рассудила Соня и позвонила Ивлиеву, но оба телефона, и домашний, и мобильный, не отвечали. Начмед сказал, пусть она запишет решение консилиума и оперирует. Соня отказалась. Обстановка слегка накалилась, но Соня не уступила. Начмед снял с линии машину «Скорой помощи», чтобы разыскала Ивлиева и доставила в больницу, неважно, где и в каком виде он находится, чтобы образумил свою строптивую подчиненную. Беднягу заведующего нашли на дачном участке, где он мирно разбрасывал навоз по грядкам. Сказав нехорошее слово и вытерев руки о штаны, Ивлиев поехал в больницу. Осмотрел беременную, исключил перитонит, взял начмеда под локоток и увлек в ординаторскую, а Соню не пустил, и когда через несколько минут злой и красный начмед выскочил в коридор, она не сразу решилась войти.