Губы графини задрожали.
— Как?! Это невероятно, Франсуа, я смогу уехать! Мы спасены! Да, мой польский кучер со мной. У меня их даже два, так как ему удалось рекрутировать еще одного среди гражданских беженцев. Они спят в рощице тут неподалеку, там же стоят наши лошади.
— Придется немного подождать, Кристина, пока появятся наши товарищи. А пушечных выстрелов не бойтесь — это стреляют только наши батареи.
На лицо графини, обрамленное занавеской, стал возвращаться румянец. Но какая-то мрачная мысль затуманивала блеск ее глаз.
— А когда я увижу вас, Франсуа? Вы будете проезжать через Варшаву?
— Не знаю, какое следующее поручение даст мне император, но всем своим сердцем надеюсь нанести вам визит в Варшаве. Я вернусь к вам совсем скоро. Вы можете запрячь вашу карету?
И генерал Бейль снова отправился на гребень. На равнине разыгрывался новый спектакль. Кавалерийские отряды окружали беглецов и старались взять их в плен. Те бросали оружие и поднимали руки вверх. Совершенно необъяснимым образом кавалерийские скачки выглядели очень забавно, как будто они исполняли победный танец. Во главе галопом неслись офицеры с саблями в руках. Один из них остановил лошадь и достал монокль, чтобы посмотреть на гребень. Затем приказал своим людям выстроиться в ряд и рысью подойти к месту, где стоял Вильфор. Там они остановились, приглядываясь.
Полковник де Вильфор узнал их форму. Это были шеволежеры из кавалерийского корпуса маршала Понятовского. Вильфор опустил правую руку, сжимавшую саблю, и шагом направил лошадь к командиру. Тот поступил так же. Когда между ними оставалась сотня метров, они узнали друг друга.
— Привет, Эмери! — воскликнул офицер.
— Это ты, Мишель! — ответил ему командующий драгунами.
Новоприбывший оказался майором Мишелем Шаваном из второго гвардейского полка шеволежеров.
— Я слышал, Бейль назначен генералом. Это его дивизия расположилась на той высоте?
— Ты хорошо осведомлен. А ты откуда? — спросил Вильфор.
— Мы прямо с поля битвы, которая развернулась под Вильной, в двадцати километрах отсюда. Там император разгромил русскую армию.
— И как все прошло?
— Император устроил настоящую ловушку, и Кутузов в нее попался. Он выбрал равнину, ограниченную с двух сторон крутыми откосами. И сам развернул свои силы на этой равнине так явно, будто именно она является главной ставкой в сражении. С 9 до 11 часов командовавший нами маршал Ней заставил нас сражаться, отступая, чтобы заставить русских поверить, будто мы слабеем под их натиском, и наступать вперед. А в 11 часов император ввел в бой резервы, ожидавшие за откосами, — с одной стороны стояли Мюрат и Даву, а с другой — принц Евгений и Жюно. Русские осознали, что их окружили, и, в отличие от московской битвы, прекратили сражаться. Среди них много молодых, совсем зеленых солдат. В течение часа исход битвы никак не решался, но тут император ввел в бой гвардию и лучшие дивизии нашей армии — Фриана, Гюдена, Кутара и Компана. Наша артиллерия стреляла одновременно и вперед по равнине, и с двух откосов, а русской артиллерии едва удалось развернуться, потому что значительная ее часть осталась позади основных сил. Когда русские стали терять почву под ногами, началась мясорубка. Тут нам уже нечем гордиться. Ядра нашей артиллерии пробивали целые бульвары в рядах русской пехоты. К трем часам дня Кутузов отдал приказ своим силам отступать. Все сохранившие организацию подразделения двинулись на юг, а остальные побежали на восток, в поисках дороги на Минск. Их ты сейчас и видел.