Когда эта плутовка выходила в воскресенье в нарядном корсете, стискивавшем ее не тронутую загаром грудь так, что ее сиськи так и рвались наружу, то даже я, знакомый с ними не понаслышке, мечтал бы стать ее сыном, если бы еще не был им.
Итак, наклонности у меня были совершенно монашеские. При виде любой девицы я следовал лишь своим инстинктам и думал только о том, как бы обнять ее и увлечь в укромный уголок, где она позволила бы идти делу своим чередом. Даже при том, что я пока совершенно не понимал, что должно произойти, сердце подсказывало мне, что я на верном пути, и продвинулся бы к цели гораздо дальше, если бы меня не останавливали.
И вот однажды, когда я должен был быть в школе, я спрятался в каморке, примыкавшей к спальне Амбруаза, и отгороженной от нее лишь тоненькой стенкой, у которой к тому же располагалась кровать садовника. В то время стояла жуткая жара, и утомленный ею, я уснул. И вдруг меня разбудили яростные удары в перегородку. Я не мог и предположить, что происходит, а удары все продолжались и продолжались. Прислушавшись, я различил сквозь шум взволнованные восклицания и бессвязную речь.
— Ах… Туанетта, дорогуша… тише, не спеши! Ах! Плутовка… Ты меня убьешь своей страстью, быстрее же! Еще быстрее! Ах… я сейчас умру!
Эти восклицания, да еще столь пылкие, возбудили мое любопытство. Я сел. В страхе, что меня обнаружат, я боялся даже пошевелиться и совершенно не представлял, что происходит. Но вскоре любопытство пересилило мое беспокойство. Я снова и снова прислушивался к словам, доносившимся из-за стены, и вскоре установил, что Туанетта с мужчиной поочередно повторяют те же самые слова, которые я уже слышал. Я стал прислушиваться еще внимательнее и в конце концов меня захватило непреодолимое желание узнать, что же происходит в соседней комнате, заглушив любые опасения. Прежде всего мне хотелось посмотреть, кто же там, в спальне Амбруаза? Будь я посмелее, я бы даже рискнул и вошел в спальню. Но на такое я не решился. Вместо этого я стал шарить рукой по перегородке в поисках щелочек, и вскоре обнаружил одну, прикрытую большой картиной. Я прорвал полотно и приник к отверстию.
Что за зрелище открылось мне! Туанетта распростерлась на кровати в чем мать родила, а на ней отец Поликарп, недавно назначенный настоятелем монастыря, тоже голый. Чем они занимались?.. Да тем же, чем и наши прародители в те времена, когда Господь повелел им населить Землю, только тогда это действо вряд ли выглядело так развратно.
Их вид поразил и в то же время развеселил меня, но кроме того меня охватил восхитительный жар, который я не мог описать словами. Я готов был отдать всю свою кровь ради того, чтобы оказаться на месте монаха. Как же я ему завидовал! Мне казалось, что его наслаждение безгранично! По моим венам уже струился странный огонь, лицо горело, сердце рвалось из груди, а копье Венеры, которое я достал и стиснул в руке, налилось такой силой и твердостью, что нажми я хоть немного сильнее, могло бы проткнуть перегородку.