Маат движется в желтом свете. Он ходит по своей засеке, окруженный видами, которые всегда одни и те же. Их окрашивает только пыль и меняющийся свет. Маат чувствует себя как дома среди незыблемых картин, среди картин, образы которых никогда не пересекаются, каждая из которых застыла во мгновение, не умещающееся в пределы своей рамы, и одновременно создающее ощущение незыблемости и уникальности. Маат как дома среди картин, рассказывающих одну и ту же историю, увиденную фасетками глаз живописи, одну-единственную историю, которую каждый художник рассказывает по-новому. Она рядом, но в то же время затерялась в бесконечной дали. Редко кто-нибудь поднимает глаза. Редко кто-нибудь выглядывает из старых картин. Никто не размыкает уст, чтобы произнести изречения, относящиеся к этой истории, лишь развеваются ленты с текстами. И говорят руки. Они населяют картины всеми видами движений, на какие способны. Они говорят о позабытых вещах. Маат, бродящий среди них, иной раз поднимает свои собственные руки и рассматривает их, спящих. Белые и мясистые, они, прищурясь, смотрят на него. Они устали.
* * *
Открывается дверь в виде потускневшей монеты в одну марку и выпускает на сцену ведущего. Маат ерзает на софе, пока не находит удобное положение. Ассистентки выкатывают первый приз. Это соковыжималка, лежащая на подушке.
— Сколько бы вы заплатили за эту штуку в магазине? — спрашивает ведущий.
Игроки поджимают губы. Потом они все одновременно поворачивают головы к публике, которая внезапно начинает жестикулировать. Зрители пытаются на пальцах подсказать цену. По студии проносятся знаки, бессвязные крики глухонемого языка желаний. В этой суматохе только соковыжималка лежит тихо и спокойно. На ее корпусе все отражается в искаженном и уменьшенном виде.
В то время как Маат, слегка раскачиваясь, становится на якорь перед специально для этого вечера выбранными им картинами, ночь медленно укрывает города, деревни, большие пустынные леса, указатели и магистрали. Три указателя направляют в одну и ту же сторону: туда, где автостоянка, спортивная площадка и стрельбище. Распределенные в ночи радиомачты посылают свои сигналы и дремлют стоя. Цветы, посаженные в отслужившие свой век шины от грузовиков, сжимаются и нагибаются, чтобы собрать росу. Подземные сточные воды шумят громче, чем днем. При малейшем движении воздуха хлопают таблички с названиями улиц, и далеко за городом большие пустынные леса начинают издавать звуки, которые никто не слышит.
* * *
Маат проводит рукой по глазам. В музее наступает послеобеденное время. Маат идет по залам и снова раздвигает шторы. Солнце скрылось за облаками. День обретает краски ветра. Возможно, пойдет дождь. Маат видит на улицах прохожих, которых как будто тянут вперед на невидимых нитях. Они быстро проскальзывают мимо. Маат некоторое время стоит у окна. Снаружи, со стороны тротуара, он кажется неясным пятном за решетками. Когда люди, проходя мимо, поднимают голову, они полагают, что видят заключенного, а Маат, для которого люди всего лишь неясные пятна, тоже считает, что видит заключенных. Иногда они кивают ему, приглашая грести вместе с ними через житейские бури, дабы у жизни был смысл. Маат улыбается. За его спиной улыбаются картины.