Пришедшая ночь постепенно охватывает весь Вессовилль. Она обрамляет чернотой выложенные в витринах товары и неоновый свет, горящий в пустой телефонной будке.
Все улицы — и неосвещенные, и с шаровидными лампами, и та, где памятник павшим воинам, и та, на которой церковь, и та, что соприкасается с детской площадкой, — все встречаются на набережной.
Там дома отступают назад, и ветер овевает освободившееся пространство. Море бьется о поросшие водорослями камни. Оно убаюкивает ламинарию, чьи длинные размахивающие руки сонно приветствуют вас. Полукругом стоят садки, в которых выловленная и брошенная добыча сверкает брюшками, вздрагивает и ловит ртом воздух. Корабли, покрытые раковистым известняком, легли набок. Разорванные сети образуют огромную кучу. На одном из парапетов висит в ставшей никому не нужной готовности спасательный круг, и сквозь его силуэт в форме буквы «О» уже смотрит луна. Желтая и старая, она движется вверх. Она слегка приподнимает море и переносит его на сушу, где оно начинает размывать ее. Оно поднимается к парапету набережной. Оно перекатывает гальку, отшлифованные куски которой лежат здесь, будто выплюнутые изо рта, не желающего учиться говорить. Оно поднимает ламинарию из ее постели. Оно заполняет стоящие полукругом забытые садки. Детская площадка заполняется водой. Памятник павшим воинам начинает ржаветь под натиском неминуемого забвения. Михаил, победитель дракона, сражается на шпиле церковной башни с ожившим врагом.
Картонные фигуры — в поварском колпаке и с завязанным фартуком — и прыгающие селедки улыбаются совершенно напрасно. В витражах плавно движутся освобожденные этикетки, на которых отдельные слова истекают кровью; ценники без товаров; голова из стиропора; отбракованный календарь с окошками для чисел. В телефонной будке мигает и гаснет неоновый свет.
На кладбище, рядом с церковью лежат, покрытые илистой землей, белые кости композитора. Его надгробный памятник — окаменевший корабль. Сам он стоит на коленях внутри церкви, человек из мрамора на саркофаге. Его окутывает плотная достоверность хода времени, которая распространяется повсюду, в том числе и среди домов, каждый из которых носит свое имя. Далеко отсюда, уже за пределами видимости, безмолвно опускаются на воду чайки. Иногда одна из них вдруг взлетает вверх, а гортензии в это время пускают корни и тонут в Вессовилле-су-мер, городе под водой.
На пути к Луне внезапно возникла невесомость. Чтобы передвигаться, мы засовываем ноги под кожаные ремни, пришитые на расстоянии шага друг от друга, а руки — в висящие над нашими головами петли, как будто едем на трамвае. Мышь, которую мы взяли с собой, бегала по периметру своей клетки. Наш космический корабль совершал свой полет. Снаружи все было черным. Это был момент осмысления нашего положения: если бы мы теперь смогли увидеть себя со стороны, нас напугала бы эта маленькая запаянная капсула, которая со свистом стремительно двигалась через пустоту, но в то же время казалось, что она стоит на месте.