Кажется, в прошлом веке какой-то писака предлагал роботов чуть ли не в президенты выбирать. Мол, с такими законами они человеку никакого вреда сделать не могут и в лепешку разобьются для его счастья. Роботы, значит, нам счастье добывать станут, а мы в сторонке постоим и посмотрим, как они это делать будут… Хорошо!»
Так, с мрачным спокойствием, не вспоминая прожитую жизнь, не сожалея и не раскаиваясь, размышлял приговоренный к смерти Марчч. Ответа на его мысли не было. Молчал корабль, молчал затаившийся в нем робот, молчали столпившиеся вокруг Марчча звезды. Марчч сидел на камне и ждал смерти. Он смотрел на невидимый горизонт, где чернота пустыни сливалась с чернотой неба, и только по звездам можно было понять, где какая чернота…
Через двенадцать часов дверца люка дрогнула, беззвучно открылась, из корабля вышел новоявленный человек и в полном одиночестве принялся перегружать руду…
Окончив рассказ, Эверард Люциан глянул на бродягу. Ну, как, мол? Но с Лизардом что-то приключилось — лицо позеленело, он вдруг сорвался с места и, зажав рот ладонью, бросился в сторону туалета.
— Вечно так, — пробурчал подошедший бармен. — Налижется за чужой счет, а сам третьи сутки не жравши… С вас четвертак, сударь.
Ньюмен расплатился. Губы его досадливо дернулись, он пробормотал что-то презрительное.
Бродяга тем временем справился уже со своими затруднениями и склонился над умывальником. Потом выпрямился, утерся рукавом и уставился на свое изображение в зеркале. Всякое добродушие исчезло с лица его, маленькие глазки смотрели прямо и жестко.
— Ну и рожа! — сказал он угрюмо. Помолчав, добавил: — Однако… Долго я ждал.
Внезапно развеселился, подмигнул себе в зеркало и выскочил в холл.
— Тысяча извинений, сударь! Проклятая болезнь — мой организм истощен невзгодами. Но уверяю вас — вы заблуждаетесь! Вы — новое литературное дарование! Это гениально, я потрясен, нет слов! Клянусь, что никогда в жизни ни одну историю не слушал я с таким вниманием! А вы, значит, и есть тот самый робот?
Молчание повисло в воздухе. Локоть Ньюмена лежал на стойке бара; откинувшись назад, джентльмен глядел прямо в невыразительные глазки собеседника. Сам того не подозревая, он копировал позу Иуды из «Тайной вечери» кисти славного Леонардо. Лицо окаменело.
Лизард успокаивающе замахал руками:
— Сударь! Клянусь! Никому ни слова — я все понимаю!
Ньюмен несколько расслабился.
— Да, — произнес он величественно. — Вы меня раскусили. Но, надеюсь, вы понимаете, что болтовня на эту тему или попытка шантажа означает для вас в лучшем случае смерть?