Ротмистр велел угостить старого псалтырщика какао и просил, чтобы тот, вернувшись домой, подумал, кто, по его мнению, еще мог бы участвовать в мятежных действиях.
— Почему на похоронах вы собрали у церкви столько народу? — спрашивает Екабянис.
— Берзинь был церковным старостой, христианином. Я почел за долг похоронить его как христианина!
— И почли также за долг вызвать из Цесиса драгунов? — допытывается Екабянис.
— Я их не вызывал.
— Может, они сами по себе нагрянули? А пиленцы все как один уверяют, что драгунов вызывали вы, пастор. Были волком в овечьей шкуре. За это свое геройство вы заслуживаете высшей меры, нам говорить больше не о чем.
В глазах у меня темнеет. Ноги подгибаются… Боже всевышний, за что ты покинул меня? Но затем я беру себя в руки и говорю:
— Хорошо! Коли так, то я должен открыть одну тайну, которую, правда, поклялся никому не разглашать, но бог простит меня.
Допрашивая и пытая кое-каких крестьянских девок, начальник зельбстшуца Манделберг дознался, что его дочку, злосчастную Фриду, в то лето на сельском балу несколько раз видели вместе с Теодором Широном, петербургским скрипачом. Они танцевали и заигрывали друг с другом, потому как Теодор очень красивый юноша, говорит исключительно по-немецки и по-русски. Узнав правду, мельник поклялся извести весь род Широнов, хутор «Ванаги» сжечь и сровнять с землей, по ротмистр драгунов Страхов запретил и призвал начальника зельбстшуца к порядку. Старый Широн, дескать, лучший осведомитель, предал карательной экспедиции уже сорок шесть пиленцев, из коих семеро казнены.
Разрешил лишь начальнику зельбстшуца как следует выпороть сына Широна. Так, чтобы он никогда барыне не мог играть на скрипке. Манделберг хотел его еще и выхолостить, но Страхов с этим не согласился.
— Можете идти домой! — отвернув от меня глаза, говорит Екабянис. — Одному я удивляюсь: как после всего этого вы могли нас стращать геенной огненной… Вы свободны.
Свободен. Это означало, что я помилован. Благодарю тебя, господь Саваоф. Буду проповедовать в пиленском приходе божье милосердие, пока не уйду на заслуженный отдых. Могу жить в убеждении, что я своими свидетельствами никому вреда не причинил, ибо клирик старый Широн давно опочил в бозе, сидит возле десницы вседержителя, откуда они явятся вершить суд над живыми мертвыми. Этот петербургский студент, наверное, тоже забыл о своих грешках молодости, у кого из нас таковых нет? Тысячелетняя мораль учит: буде ты видишь зло, не вмешивайся. Едва ты вмешался, как сам стал сеять зло. Если пойдешь мятежом против зла, сам станешь злодеем. Посему: когда тебя бьют по правой щеке, подставь левую. Тот, кто бил тебя, устыдится и отвернется. Не ходи с сильным меряться силами, не ходи с богатыми судиться. Судись только тогда, когда ты уверен, что тебе хватит денег на адвоката.