— Боже упаси!
— Сейчас. Минутку… И происходят самые невероятные вещи. Уже нельзя этого человека обидеть, не обидев заодно и себя, и даже подарок нельзя ему сделать, чтобы так: всучил и, как говорится, с плеч долой. Э, нет, преподнесешь какой-нибудь пустяк и сам себя каким-то странным образом порадуешь. В общем, заботиться о близких это все равно, что о себе и если даже орешь на них, то это все равно, что на себя орешь. Я их люблю, но я на них смотрю, как на себя. А они нормальные люди, хотят жить по-человечески. Я с посторонними лажу кое-как, а с близкими ничего не получается. Нет во мне чего-то такого…
— Чем же все это кончится?
— Трудно сказать.
— Безвыходным мы называем такое положение, единственный и правильный выход из которого нас почему-то не устраивает…
— Единственный и правильный выход? Имеется в виду развод?
— В таких делах советовать… Должна быть ясность. Практически вы уже в разводе.
— С ней трудно и без нее трудно…
— Что это такое?
— Тетрадь, как видите.
— В ней технические данные?
— Там у меня стихи.
— Вы пишете стихи? Редактор меня не предупредил. Это очень интересно. Печатались?
— Нет… иногда в многотиражке.
— Почему же вы не пошлете стихи в журнал?
— Они не для этого предназначены.
— То есть вы хотите сказать, что пишете в стол… для себя или там для потомства?.. Хотелось бы прочесть.
— Чего проще! Вот это, например, ко Дню печати. Начинается так:
Объем невелик, и скромна тиражом,
Но все ж, невзирая на это.
С большим уважением в руки берем
Рабочую нашу газету…
А конец такой:
О слово печатное — грозный таран!
Недаром его так боятся
Забывшие совесть и честь: хулиган,
Прогульщики и тунеядцы!
— Почему же у вас хулиган в единственном числе, а прогульщики и тунеядцы во множественном?
— Не поместилось. У меня тут еще ко Дню артиллерии про нашего Бычкова, к Восьмому марта…
— Откровенно говоря, не доверяю стихам такого рода, «на случай».
— Напрасно. Я пишу для своих товарищей. Если мои стихи доставляют им какую-то радость, то для этого они и написаны. Когда заточник Андреев стал Героем Социалистического Труда, я целую поэму написал. Андреев даже прослезился.
— Ну, ладно. Вы пишете стихи. Неважно сейчас, хороши они или плохи. Раз вы пишете, стало быть, вам знакомы чувства и ощущения художника, творца. Вы не жалеете, что стали рабочим, а не человеком творческой профессии?
— Нет, не жалею. Сейчас попробую объяснить. Начнем издалека. Вот, например, супружеская жизнь. Ты в какой-то ситуации делаешь по совести, а жена считает тебя дураком, которого надули. И у дочки свое критическое мнение по любому вопросу. Вроде бы ты поступил честно, а жена плачет. Возьмем поэзию. Ты выразил чувства, которые для тебя все, а другому они кажутся пошлыми. Читаешь дневники великих писателей — они до смерти не могли понять, нужны ли их книги. А когда я работаю, все по-иному. Я точно знаю, что хорошо, что плохо…