Однако на войне никто военной хитрости не отменял. Вопрос был решён в течение тридцати минут. Я их старшему говорю: «Есть выход. Недалеко стоят вэвэшники. У них много чего есть!». Приходим к вэвэшникам. Я вижу какого-то прапорщика и представляюсь: «Заместитель Главного хирурга Вооружённых сил полковник Власов. Покажите, что у вас тут да как». — «Знаете, я сам не врач, я только начальник медицинского склада». — «Что у вас по переливанию крови есть?». — «Вот это, вот это. И вот это». Я точно знал, что вэвэшный этап работал просто как перевязочный пункт, операций они никаких не делали. Поэтому с чистой совестью мы забрали две коробки с очень удобными комплектами для полевого забора крови, в каждом по двадцать комплектов. А оформили мы с прапорщиком всё чин-чинарём: я написал на тетрадном листке: «Принял полковник Власов» и расписался. Хотя фамилия моя вообще-то Сидельников…
Возвращаемся с победой. Иванцов мне говорит: «Владимир Олегович, ты что мне не докладываешь, куда и зачем пошёл?». Отвечаю: «Владимир Алексеевич, всё нормально, у нас теперь есть наборы для переливания». Он и так всё понял, человек ведь очень опытный. «А эмвэдэшники меня не повесят за это?». — «Да нет, пусть ищут полковника Власова». — «А это кто такой?». — «Да я». — «Да ты меня под трибунал подведёшь!». Но это уже было им сказано полушутя.
За это время большого потока раненых у нас не было. И это было нам на руку: мы успели полностью развернуть отряд. Поставили палатки: приёмную, операционную, перевязочную. Одновременно привели в порядок основное здание госпиталя, провели свет. Свою задачу по организации помещения для хирургических операций я выполнил и 20 декабря улетел в Моздок.
Когда вернулся, работа в госпитале шла уже вовсю. Раненые были в основном милиционеры и бойцы Внутренних войск. Их было очень много, мы принимали их днём и ночью, днём и ночью… Я оперировал как общий хирург, хотя и по моему профилю были больные — обожжённые. А в самом начале января, по-моему, 5-го числа, ночью в комнату, где мы жили вчетвером, стучат: «Срочно надо спуститься в приёмное отделение». Спускаюсь в кабинет начальника госпиталя, и мне Володя Сухомлинов говорит: «Собирай народ, сейчас много обожжённых привезут! Артиллеристы погорели».
Оказывается, человек сорок-пятьдесят солдат спали в большой палатке, которая была закопана в землю. В этом случае по правилам делают два входа. А у них один выход был завален, а перед другим стоял «поларис» — печка, работающая на солярке. Как мне сказали, кто-то из командиров низового звена — то ли комбат, то ли заместитель командира дивизиона — дал команду сушить на этой печке артиллерийский порох. Когда порох вспыхнул, все ломанулись в тот вход, который был свободен, и наткнулись на печку. Сколько их погибло прямо на месте, я не знаю. Говорили, что семь или восемь. Но почти у всех выживших были ожоги дыхательных путей.