Переключились мы мгновенно — подползли и забросали окопы гранатами. Даже если там кто-то и был, то шансов у них остаться в живых не было. Но ответного сопротивления пока не было…
Я приказал продолжать движение. Инженер стал проверять, что перед ним, уже более тщательно: на войне учатся быстро все. И особенно сапёры, у которых вообще только одна попытка. Миноискатель стал пищать: мины справа, мины слева, мины перед нами… Мы подорвали одну, другую и пошли уже по вешкам, которыми инженер стал обозначать проход.
И почти сразу же наткнулись на новые оборудованные позиции. Забросали их гранатами. Потом ещё обнаружили — опять забросали гранатами. Плюс к этому продолжаем подрывать мины, которые инженеры обнаруживают то тут, то там. Стало ясно, что так — с гранатами и подрывами мин — мы и будем идти до самой вершины горы.
Докладываю командованию: «Имею «трёхсотого» и полностью заминированный маршрут. Прошу маршрут поменять, пока обстановка позволяет уйти назад так же, как я и пришёл». Мне ответили, как всегда отвечают на войне: «Надо выполнять боевую задачу. А задача твоя — высота 813.0». Говорю: «Есть, понял».
Но теперь ясно, что на высоту идти надо другим путём. С тактической точки зрения по боевому склону идти вроде правильно. Но боевики тактику тоже знают, и скорее всего именно поэтому и заминировали этот участок.
Я оставил на хребте человек пять-семь для прикрытия и пошёл наверх уже по средней части склона. Путь этот был сложный: приходилось строить живую лестницу из матросов, чтобы пройти некоторые участки: подставлял плечо я, подставляли плечо мне… Потом верхние сбрасывали верёвки, остальные поднимались уже по ним. И так должна была подняться вся группа — на тот момент это человек тридцать.
Прошли один сложный порог, второй, третий… На этот третий я поднимался первым. За мной подполз матрос-разведчик, наш сержант и офицер-разведчик. Всего собралось нас на плато человек шесть. И когда я внимательно осмотрел верхнюю часть склона, то увидел уже не просто окопы, а три хорошо оборудованные долговременные огневые точки с бойницами. До них было не больше ста пятидесяти метров. Стало понятно, что дальше идти некуда.
Именно в этом момент у меня в голове словно что-то переключилось — я перестал быть боевым роботом. Мне стало ясно, что если я хочу выполнить главную задачу, про которую мне сказал комбриг на прощанье (чтобы люди остались живы), то я не должен докладывать и делать то, что мне предписано. Связисту в голос, даже не шёпотом, даю команду выключить радиостанцию. Я хорошо понимал, что на какое-то время потеряю управление ротой. Но сейчас надо было спасать тех, кто оказался со мной.