Муж обожал собак и всегда мечтал о немецкой овчарке, а Таня собак смертельно боялась. Но что она могла сказать, когда на две учительские зарплаты – исторички и физкультурника – еле сводили концы с концами, а тут ему предложили пойти на курсы кинологов, и через некоторое время жизнь круто повернулась: у Вовика появился блеск в глазах, деньги в кошельке, шрамы на руках и солидные клиенты, присылавшие за ним шофера на джипе, чтобы везти в загородный коттедж воспитывать их огромных неуправляемых питомцев, рядом с которыми овчарки казались плюшевыми игрушками.
В свои тридцать с хвостиком Татьяна так и осталась беленькой аккуратной отличницей. Заученные в школе и в институте формулы послушно в нужный момент вылетали из ее рта, почти минуя мозг: «слабое звено в цепи империализма», «рабам жилось все хуже и хуже», «война показала гнилость царского режима», «руководящая роль партии»… Иногда посреди урока она вдруг спохватывалась: «Где я?» – и тут же понимала, что все в порядке, впадала вновь в привычную полуспячку и продолжала «объяснение нового материала». Перестройка разрушила ее мир. Политика тут совершенно ни при чем, Таня к ней была равнодушна – новые времена лишили ее профессии. Она оказалась решительно не способна сломать уютно свернувшуюся калачиком в ее сознании картину мира, следить за новыми публикациями, отвечать на каверзные вопросы старшеклассников. Спасение и законный долгий отпуск пришли с рождением дочери.
Вовик разворачивался все шире, стал профессионалом и знаменитостью, дочка росла, было понятно, что в школу Татьяне возврата нет, а есть прямая дорога к собакам.
Как же она их боялась! Вовик готовил почву постепенно. Сначала с презрением рассказывал, что владельцы кане-корса или тервюрена покупают комнатных собачек для жен, а то и для услады тещи, и приходится приучать животных к мирному сосуществованию, чтобы хозяева могли хвастаться гостям, какой, мол, у них уголок Дурова. Потом однажды явочным порядком принес в дом что-то пищавшее и, не глядя ей в глаза, коротко кинул: «На передержку». С того и пошло.
Сейчас-то об этом даже странно вспоминать… Таня выбрала итальянских левреток. Тонкие, грациозные, изящные, они пользовались огромным спросом. Когда она агитировала за эту породу, всегда демонстрировала репродукции картин XVIII века, где левретка непременно крутилась у изогнутой ампирной ножки кресла, и напирала на то, что эта собачка – борзая в миниатюре. Две ее суки, регулярно подвергаясь плановым вязкам, приносили родовитый приплод.