Потом на работу вышла, надоело дома сидеть. Недалеко – всего три остановки на метро без пересадки. В час пик, конечно, пока к эскалатору дойдешь, вдоволь в пингвина наиграешься: плотная толпа переваливается, мелко переступая и чуть-чуть продвигаясь вперед с каждым шажочком, ну точно стая пингвинья, только крыльев не хватает. Или у них ласты? А на работе что – бумажки: накладные да счета-фактуры, ноги ни к чему.
Повезло ей с работой. Квалификацию свою по специальности много лет назад потеряла, когда оборотистая подружка создала кооператив и стала откуда-то привозить коробки с диковинной техникой.
– Бросай свое бюро, быстренько, бухучет освоишь на ходу, ты мне нужна как воздух!
Галина растерялась:
– Какой из меня бухгалтер?
– Ты будешь не бухгалтер, а мой заместитель, но вообще-то должность у тебя самая дефицитная и ответственная – «честный сотрудник».
Галина сильно колебалась, странно ей было вдруг превратиться в «купи-продай», а квартиру сделать складом. Но она только что похоронила второго мужа, осталась с восьмилетним сыном, решила попробовать – деньги лишними не будут.
Но главное – надеялась отвлечься. Прийти в себя. Первый брак ее был так, по молодости-глупости, хотя пролети мимо та бетонная плита, худо-бедно скоротали бы век вместе. А вот Мишенька был ее единственной любовью. Прожили они в счастье почти десять лет. Настоящий «еврейский муж», жил при маме, женился поздно, заботливый, тихий, примерный отец, все в дом. И мама его, Ревекка Моисеевна, примирившись с тем, что сын «взял гойку», обожала внука, да и к Галине относилась хорошо. Научила ее вязать как следует, и та распустила, вздохнув, доморощенный свитер, связанный первому мужу еще в период жениховства. К ниткам добавила по блату купленную мохеровую шерсть, получился, как свекровь говорила, растягивая «а», мела-а-а-нж – слово это Галина впервые услышала. Такая вышла красота: английская резинка, реглан, воротник апаш – загляденье. И потом сколько всего навязала – себе шаль и кофточки ажурные, мужу еще два свитера – один, синий с вырезом уголком, он даже считал выходным. А уж когда сын родился, мастерили они ему наряды в четыре спицы и два крючка, в детском саду все от зависти лопались. И готовить свекровь ее научила: мама-то покойница только борщ варить была любительница, а так – сосиски, пельмени, макароны да бычки в томате с вареной картошкой. Надо же было Галине оказаться в еврейской семье: она с детства привыкла считать евреев странными людьми, живущими обособленно и таинственно, да и видела их только издалека. Новый снабженец, про которого шептались все в конторе, не сразу стал оказывать ей знаки внимания. Сблизила их служебная неприятность, в которой оба, по существу, не были виноваты, но их сделали крайними, лишили квартальной премии – связали одной веревочкой. Свекрови понравилось, что не девчонка, не разведенка, вдова – почетное дело, муж на стройке погиб, несчастный случай, бывает, два года с лишним с тех пор прошло – прилично новую семью создавать. Своего покойного мужа, Мишиного отца, Ревекка Моисеевна вспоминала всегда с придыханием, почему-то возводя глаза к потолку, вероятно, обращаясь к небу, где он, по ее понятиям, теперь пребывал: «Он был на большой работе». Про артистов еврейского происхождения она со значением и одобрением говорила: «Он