Народ зашумел.
– При Аодхе своих на дыбу не поднимали, чтоб пришлого обелить…
– При добром Аодхе, если правды не дознавались, самого убитого виноватили. Всё лучше, чем распря.
– Убиенный ведь сирота был? Вот и дело с концом.
– Сирота, сирота, а кому служил!
– Гайдияр не смирится…
– Теперь, значит, доброму человеку в кружале не погулять?
– Опять кого спьяну убьют, а притомных на пытку?
– Ответчика вздёрнуть да покрепче тряхнуть!
– Не убивал я, – потерянно бормотал вязень. – Не убивал…
Старик Невлин привстал со скамеечки, поставленной, ради уважения к его летам, за креслом Эрелиса.
– Если бы ответчик привёл родню, несущую честное имя, добрая слава семьи могла бы его защитить, – на ухо пояснил он царевичу. – Люди согласились бы, что от сына достойного отца стоит ждать правды. Увы, этому юноше нечем подтвердить ни своё родство, ни свою безвиновность.
Эрелис так же тихо отмолвил:
– Почему государь не прикажет расспросить мать? Думается, она лучше всех поняла, сын пришёл или нет.
Где-то за раскатом, уже далеко, снова взвыли коты. Дрались за царицу.
– Жена следует воле мужа, – сказал Невлин. – Если муж по своему разумению ограждает дом, выстроенный его трудом и упорством, добрая жена может только смириться. Тут никому встревать не рука.
– Даже для спасения жизни?
– Мой государь… Былые наставники приучили тебя следовать чести и благородству. Ныне ты подошёл к науке правления, а она таит немало скорбей. Ты исполнился горечи, видя, как домохозяин отказывается укрыть незнакомца, ибо хранит свой дом от разлада. Представь же, чем иногда обрекается жертвовать правитель страны!
Эрелис упрямо пробормотал:
– Люди, знавшие моего отца, удостоверяют, как он боялся осудить на смерть без вины…
Царевич Хадуг поставил кружку. Разговоры немедленно стихли.
– Итак, – прошепелявил владыка. – Блюдя город, наш брат Гайдияр потерял смелого отрока, своего названого сына. Тяжкие улики указывают на шатущего человека, пойманного порядчиками, и, боюсь, другой истины нам уже не найти. Наш брат прав: кровь взывает к отмщению. Закон, живущий в этом чертоге, строгой мерой отмеривает убийцам. Однако превыше законов сияет правда милостивого правления, завещанная отцами. Нам следует оберегать всякую жизнь… особенно во времена, без того обильные скорбью утрат. Я ещё раз обращаю к тебе слово, добрый Кокура. Хочешь ли ты выкупить этого человека, чтобы взять его в дом?
Все обернулись к лакомщику. Оторвала голову от пола жена. Загорелся надеждой уцелевший глаз вязня…
Но Кока-с-соком был из тех гордецов, что не меняют решений. Даже тех, о которых, быть может, сами жалеют. Он твёрдо повторил: