— За что вы его арестовали? — спросил я его.
— Видите ли, господин помощник, его поведение внушало мне самое серьезное опасение: он как-то мало удивился известию о смерти г-жи Максимовой, на расспросы отвечал неохотно. Когда же я его спросил о том, как он проводил предыдущую ночь, он ответил, что дома, между тем дворник их дома показал, что барин Сметанин вернулись в восьмом часу утра. Когда я напомнил ему об этом обстоятельстве и попросил объяснений, он отказался сначала, а затем, под угрозой ареста, рассказал мне, видимо, сказку о похищении какой-то девицы на Невском и о ночевке с ней в гостинице на Караванной. Перед тем как арестовать и привести его сюда, я съездил с ним на Караванную, но там он никем не был узнан. Конечно, это еще не решающее доказательство, но в общей совокупности поведение Сметанина мне показалось очень подозрительным, и я счел за лучшее его арестовать.
— И хорошо сделали. После я его сам допрошу.
Начались усиленные розыски. Несколько раз допрашивались и сыскивались Сметанины. Была установлена слежка и за ними, и за швейцаром, и за Захарихиным. На третий день состоялись похороны убитой, причем следящий за Захарихиным агент видел, как последние возложили на гроб скромный венок с трогательной надписью: «Нашей благодетельнице от супругов Захарихиных». Это обстоятельство показалось мне настолько красноречивым и трогательным, что я немедленно отменил слежку за ними, тем более что и попервоначалу они произвели на меня впечатление вполне честных людей.
Недели через две была прекращена слежка и за швейцаром, как явно бесцельная. Сметанина, упорно повторяющего свою версию, пришлось вскоре отпустить, так как улик против него, в сущности, никаких не имелось.
Запрошенные банки и банкирские конторы ответили, что вклада г-жи Максимовой, в виде 25-тысячной ренты, не хранят и вообще означенное лицо клиенткой у них не состоит. Прошло месяцев шесть в бесплодных исканиях, и я с грустью махнул рукой на это дело.
Между тем жизнь не ждала. Злоба, хитрость и алчность людские не дремали, и приходилось рассеивать внимание и напрягать силы к раскрытию новых и новых убийств, грабежей, краж и мошенничеств.
Помню, в эту пору я был особенно занят громким убийством на станции «Дно». Не только я, но чуть ли не весь штат полиции был поглощен этим вопиющим преступлением. И вот, как-то в самый разгар его, полицеймейстер, кажется Галле, доставляет в сыскную полицию анонимное письмо со своеобразным адресом на конверте: «Господину петербургскому полицеймейстеру». Текст его был таков: