— Скажите, — спросил я Штриндмана, — в какую сумму оцениваете вы колье?
— Мы заплатили за него 58 тысяч.
— Кроме вас, знал ли еще кто-нибудь о цели поездки убитого?
— Никто, кроме нашего приказчика Ааронова.
— Он не мог совершить этого убийства?
— О нет, господин начальник! Яшу мы знаем давно, он и вырос у нас, он честный мальчик. Да кроме того, все это время он безотлучно находился при работе, а посему самому хотя бы не мог совершить это преступление.
— Скажите, не подозреваете ли вы кого-нибудь вообще?
— Решительно никого! Я просто ума не приложу ко всему этому!
Подумав, я сказал:
— Видите ли, для пользы дела я не должен пренебрегать ничем, а поэтому, вы меня извините, для очистки совести прошу и вас приложить палец.
— То есть это как же приложить палец?
— А вот, сейчас.
Я позвал чиновника, и тот проделал дактилоскопическую операцию над Штриндманом. Полученный отпечаток нам ничего не дал.
— Не видали ли вы у покойного этот портсигар? — И я ему его протянул.
Он внимательно оглядел вещь и отрицательно покачал головой:
— Нет, никогда! Впрочем, покойный и не курил.
— Отлично! Я дам вам агента, который отправится с вами в ваш магазин и приведет мне вашего Ааронова.
Часа через два я допрашивал Ааронова, оказавшегося евреем, лет 20, весьма скромным и сильно напуганным. Он ничего нового не сообщил мне, сказав, что знает о цели поездки Озолина в Ростов.
На мой вопрос, не говорил ли он о ней кому-либо, Ааронов отвечал отрицательно. Снятый отпечаток и с его пальцев не соответствовал отпечатку пальцев на портсигаре. Я отпустил его.
Дело не разъяснялось, а главное — не виделось конца, за который можно было бы ухватиться для ведения дальнейшего розыска с некоторым вероятием на успех.
Все ювелиры, московские и петроградские, все известные нам скупщики драгоценностей были, конечно, оповещены об украденном колье, которое было подробно им описано, согласно данным Штриндмана; но я не придавал этому обстоятельству большого значения, так как, во-первых, убийца и похититель мог вынуть камни из гнезд и продавать их поштучно, а во-вторых, и что вернее, мог до поры до времени воздержаться вовсе от ликвидации похищенного или сплавить его в знакомые, ничем не брезгающие руки.
Таким образом, прошло безрезультатно дня три — четыре. За это время успел вернуться и побывать у меня «пропавший» было супруг счастливой Веры. Но его показания не внесли ничего нового, а снимок с пальцев подтвердил лишь, конечно, его невиновность.
Я не раз замечал в своей розыскной практике, что не следует пренебрегать способами уловления преступников даже в тех случаях, когда способы эти имеют за собой самые ничтожные шансы на успех. Часто бывало, что самые невероятные комбинации приносили неожиданно пользу. В данном темном случае выбора у меня не было, и я прибег к маловероятной, но сыгравшей, как оказалось впоследствии, капитальную роль уловке. Во всех московских газетах я поместил объявление на видном месте следующего содержания: «1000 рублей тому, кто вернет или укажет точно местонахождение утерянного мною серебряного портсигара с золотой монограммой «К» и золотыми украшениями: обнаженной женщины и кошки с изумрудными глазами. При указании требуются для достоверности точнейшее описание вещи и тайных примет. Вещь крайне дорога как память. Николо-Песковский переулок, дом № 4, кв. 2, спросить артистку Веру Александровну Незнамову».