Но если топоры заменить шашками и самодельными клинками, то Шишков кое в чем будет прав. То, что я узнал в Кузнецке и в его районах, убедило меня в этом.
Из четырех тысяч жителей Кузнецка две тысячи легли на его улицах. Погибли они не в бою. Их, безоружных, просто выводили из домов, тут же, у ворот, раздевали и зарубали шашками. Особо «именитых» и «лиц духовного звания» убивали в соборе.
Редкая женщина или девушка в Кузнецке избегала гнусного насилия.
Рубились люди, так сказать, по «классовому признаку».
Именно: руки мягкие — руби, на пальце кольцо или следы от него — руби, комиссар — руби.
При царе подрядчик по постройке церквей, в германскую войну — подпрапорщик и георгиевский кавалер, Рогов в революцию стал «красным», стал «революционером». Этот «красный революционер» грабил, сжигал церкви, огнем и мечом стирал с лица земли целые села, опустошал города.
Казнимых Рогов всегда мучил — отрубал у живых руки, ноги, отрезал половые органы, жег живьем. Любопытная деталь: горючим материалом для костров почти всегда служили дела местных архивов (в огне погиб ценнейший Кузнецкий архив).
Но, несмотря на всю прямолинейную примитивность «классового подхода» к людям, в голове у этого «революционера» царила невообразимая путаница. Так, он не сжег, не тронул ни одной церкви, построенной им самим. При соединении с регулярными войсками он начал истреблять наших командиров и комиссаров. Мотивы, конечно, были самые простые: комиссар — значит, начальник, начальник — значит, насильственник — руби.
В этой войне он был побежден и трусливо кончил самоубийством. Штаб его был захвачен и уничтожен одной из дивизий Красной Армии.
Белая и черная вата
Самолет поминутно проваливается в невидимые ухабы нашей надземной дороги. Горизонт курится серыми, дымными громадами туч. В разбитое окно с холодным упорством лезет ветер. Кожа кресел стынет, студит руки. Я пишу в перчатках.
Подозрительно пляшет стрелка счетчика оборотов. Архангелов нервно пишет Иеске:
«Мне не нравится счетчик. В чем дело?»
Иеске смеется, отвечает:
«Счетчик не женщина — понравиться тебе не может».
Но Архангелов серьезен и насторожен. Иеске машет рукой, пишет:
«Счетчик сломался, потому и саботирует. Черт с ним. Разве мы не летали и совсем без него? Слышишь, как ровно работает мотор?»
Архангелов улыбается, раскуривает папиросу, передает ее пилоту.
Мы летим навстречу снежным тучам. Синие ворота горизонта завалены белыми, пухлыми массами ваты.
Иеске внимательно шарит глазами по полям и полянам — он на всякий случай подыскивает площадку для вынужденного спуска.