— Что должна означать эта комедия? — спросил её голос, который когда-то пел, как голос птицы, но сейчас звучал уже надтреснуто и грубовато.
Ротванг, казалось не собирался отвечать ей. Он рассматривал девушку с испытующей деловитостью и, наконец, кивнул головой.
— Ты очень похожа на свою сестру.
Глаза девушки забегали по комнате.
— У меня нет сестры, — сказала она шёпотом.
— Ты старшая дочь Грота? — спросил Ротванг.
Девушка не сказала ни да, ни нет, она дышала часто, точно зверь в западне, поджидая момент, когда можно будет вырваться.
— До недавнего времени, — продолжал Ротванг, — тебя называли Аннетт. Когда отец твой, чьей любимицей ты была, приходил домой, — это, правда, случалось редко, — он любил называть тебя «птичкой». Он гордился тобою, Нинон, — правда?
Девушка смотрела на него и дрожала, как травинка.
— Мой отец послал вас сюда за мною? — спросила она.
— Нет, Нинон. Твой отец не знает, где ты, и, боюсь, если бы он узнал — то ни от этого элегантно обставленного дома, ни от тебя самой много бы не осталось. Я пока что и не намерен дать знать твоему отцу, какое ремесло выбрала его старшая дочь. Потому, что ты нужна мне, Нинон, и мне было бы жаль, если бы он до времени задушил тебя своими руками.
Дыхание девушки становилось спокойнее.
— Я полагаю, — продолжал Ротванг, — вы, сестры, никогда не любили друг друга.
— Нет! — быстро и раздраженно произнесла девушка, — так не любили, что я не дождусь момента, когда сброшу с себя её серые лохмотья.
— Тебе придется привыкнуть носить их, Нинон… потому что ты будешь играть роль своей сестры.
Нинон насторожилась.
— Что это должно означать? — спросила она.
— Буквально то, что я сказал.
— Роли святых не идут мне, — коротко и угрюмо бросила девушка.
Я знаю это, Нинон. Я и не хочу сделать тебя святой. Я хочу лишь облик святости. Ты должна походить на сестру, как одна капля воды на другую, но в тебе маленькая святая должна обратиться в великую грешницу.
Он подошел к девушке и посмотрел ей прямо в глаза, которые широко открылись перед ним — дерзкие и холодные.
— Я думаю, что ты зла, что тебе весело и приятно творить зло. Или тебе не забавно губить людей? Когда ты лежишь и мечтаешь — не тянешься ты разве за жестокой, разрушительной властью? Когда ты рассматриваешь свое прекрасное тело — в зеркале ли из стекла или в зеркале человеческих глаз — не желаешь ты разве пройтись средь людей, как чума, неизбежная, все сокрушающая, ненасытная убийца.
— Что знаешь ты о моих снах? — спросила девушка с пересохшим ртом.
— Несомненно слишком мало, — ответил Ротванг и улыбнулся. — Но достаточно, чтобы понять, каким чудесным инструментом ты будешь в руках человека, который, как и ты, делает злое. Мы заключим с тобою договор, Нинон. Ты должна быть моим инструментом, ты должна быть безусловно послушна, но лишь мне одному. И я обещаю тебе, что немало злых твоих снов сбудется наяву. Правда, я не могу обещать тебе весь мир. Но Метрополис — исполинский город, и, думаю, тебе будет заманчиво взволновать его, выбить его из колеи — одной лишь своей бесстыдной улыбкой, созданной, чтобы сводить людей с ума.